Он знал, где лежали ключи от хозяйственных построек. Открыл мастерские и сам начал сколачивать гроб, благо что всякого материала в доме было заготовлено впрок. Один из охранников, что постарше, даже помог ему вынуть из петли старика дворецкого и опустить в гроб.

Иннокентий довез тележку с гробом до храма. Не сразу, но достучался-таки. Священник впустил его, и после совершения православного чина отпевания они вместе предали старика земле, похоронив его в родовой усыпальнице Государевых.

Оставшуюся часть дня уставший Иннокентий провел в гостинице «Метрополь». Ночь прошла для него спокойно, благо что был в штатском и имел заграничный паспорт. А рано утром он уже стоял у дверей особняка Министерства иностранных дел. Двери были заколочены, сотрудники распущены по домам, потому как всякая дипломатия с приходом большевиков к власти считалась упраздненной.

Так оказались вмиг обрезаны все ниточки, что соединяли его с теплотой родного очага и долгом государевой службы. А потому утром следующего дня, увлеченный общим потоком, он оказался в переполненном вагоне вместе с уезжающими из большевистской России финансистами, купцами и творческой богемой…

Государев возвращался во Францию и сейчас, глядя на города и поля земли Русской, что оставались за окном вагона, сравнил их с малыми, внезапно осиротевшими детьми, забытыми в суматохе им и теми, кто был с ним в поезде. Он вдруг отчетливо понял, что уже никогда более не увидит любимых с детства улочек Москвы, ее храмов и не услышит их колокольного звона. В соседнем купе зазвучала гитара, и в наступившей тишине под звук колес чей-то низкий голос запел романс об израненной и оставляемой ими Родине.

Приехав в Париж и рассказав сотрудникам посольства об увиденном в Москве, Государев сказал, что далее не считает возможным выходить на дипломатическую службу и служить безбожной власти.

А через полгода из газет узнал, что в Париж приехал новый посол революционной России – комиссар Красин, попытавшийся пройти на первую свою встречу с французским президентом Пуанкаре в кожанке и с маузером на боку… Благо Красин быстро понял, что маузером в Париже размахивать бесполезно. Буржуазная Франция и не таким смельчакам рубила головы на своих гильотинах. А потому он переоделся во фрак и даже начал брать уроки французского языка у переводчицы по имени Мария, которую привез с собой из России.

Через несколько лет события вокруг Генуэзской конференции и первая попытка покушения на Г. Чичерина и членов его делегации заставили большевистское правительство вновь вспомнить о кадрах нелегальной разведки. Но столкнулось с неожиданным для себя отказом сотрудничества, побегами и даже изменой. В те годы нелегальная агентурная разведка фактически перестала существовать в Румынии, во Франции и Италии, в Финляндии, Латвии и Эстонии…

С аналогичной ситуацией столкнулся во Франции и Красин. А так как приказ Москвы следовало выполнять, то большевик, скрепя сердце, все же вынужден был обратиться к бывшему военному атташе русского посольства Государеву, как к человеку, способному эту работу наладить.

Он уже заранее и несколько раз продумал то, как может развиваться их непримиримый диалог, но тут случилось непредвиденное. Когда к особняку Государева подошла посольская машина, то первым, кто из нее вышел и кого увидел бывший военный атташе, была переводчица Мария. И надо же такому случиться, но этот 33-летний офицер вдруг понял, что влюбился в нее с первого взгляда, влюбился, словно школьник, можно сказать, что своей первой и чистой любовью.

Вот, оказывается, какие они были, государевы работники тех времен, вне зависимости от того, что бы ни писали о них современные романисты. Воистину любовь к отеческим гробам, почитание родителей и глубокая искренняя вера восполняли для них то время, что оставалось от несения ими воинской или государственной службы. А еще была удивительная поэзия, чарующая музыка и живопись, пробуждающая в них любовь сначала к Творцу, а уже потом ко всем Его земным творениям, включая и женщин.

Государев от сотрудничества с Советами тогда сразу же и категорично отказался. Однако Красину хватило ума понять, что его встреча с Марией может иметь некое продолжение, и он срочно проконсультировался с Москвой, и там дали согласие на работу с Государевым, а также и разрешение на контакт последнего с переводчицей посольства.

И эта нечаянная встреча и вспыхнувшая между ними любовь, на которую Мария сначала ответила как на служебное задание, круто изменила всю их последующую жизнь. Они полюбили друг друга искренне и на всю оставшуюся жизнь.

Теперь два слова о Марии. То, что так никогда не узнал Государев. Это выяснилось уже позже, в 1928 году, на допросе в Москве одного из проштрафившихся помощников Красина – Рюмина. А предшествовал его допросу разгром французской полицией всей советской резидентуры во Франции. В этот момент сам Государев и Мария уже с месяц как находились с заданием в Испании, а поэтому избежали ареста во Франции.

Но вернемся к Рюмину, который, провалив советскую сеть и скомпрометировав при этом руководителей агентурной сети из числа высокопоставленных французских коммунистов, сбежал в СССР, где и был сразу же арестован еще на вокзале.

Так вот то, что касается Марии.

Из протокола допроса Рюмина:

«Моему отряду боевых моряков Балтийского флота заданием революционного комитета в числе прочего было поручено проверить женский Свято-Иоанновский монастырь на предмет нахождения в нем контрреволюционного офицерства. В нескольких молельных комнатах и в домовой церкви дворяне, пытавшиеся переждать революционный шквал, прятались тогда целыми семьями. Тех, кто оказывал сопротивление, мы убивали на месте. Потом часть оставшихся монашенок и молодых девиц матросы в качестве трофеев развезли по своим кораблям, где они какое-то время нам готовили, стирали и ублажали по ночам. Среди них в монастыре оказалась и семнадцатилетняя Мария с матерью, княгиней Вронской. Я тогда сразу же положил на нее взгляд и решил забрать к себе на корабль, где был комиссаром. Уже немолодая женщина, пытаясь спасти дочь, бросилась на меня, как тигрица. Я ударил ее по лицу револьвером. Девчонка упала в обморок и очнулась лишь у меня в кубрике. И уже вынужденно, под страхом, что я отдам ее на растерзание своим матросам, жила со мной как жена. А когда меня, как красного комиссара, неожиданно направили послом аж в Париж, то я взял Марию с собой, благо что та знала французский язык».