Но конечно же я не успеваю, оказываюсь поймана. Прижата.

— Всё, всё… тихо. Я понял. Я не буду.

— Не ломай свою жизнь.

— Что?

— Не ломай жизнь сына и жены. Так нельзя. Так не честно.

— А мою жизнь честно? А твою?

— Мы… я…

— Что? Что «мы», «я»? Мы не живые? Или мы сильнее? Или наша жизнь ничего не стоит? Я не понимаю!

— Я тоже… я не знаю как правильно, но вот так нельзя!

— Как нельзя? Признаться честно, что я полюбил и хочу развод?

— Но это же получается будет так же, как…

— Так же как что? Ты хочешь сказать, что я поступлю так же подло как твой бывший муж?

— Еще не бывший.

— Не важно. Бывший. Ты для него бывшая, понимаешь? Сравниваешь меня с ним?

Арс почти орёт. В кафе никого, но бариста и официантка замерли, глядя на нас.

— Арс, перестань.

— Я не твой муж.

— Я знаю.

— Пока…

— Нет. Ты не мой муж. Ты другой. Ты…. Ты Север. Но сейчас ты создаёшь такую же ситуацию.

— Да! Представь! И не только я, но и ты! Мы оба создали такую ситуацию! Тысячи людей создают такую же ситуацию. Потому что любовь случается, понимаешь?

— Случается?

— Дурацкое слово. Приходит. Наступает. Не знаю. Прыгает из-за угла.

— Из-под земли… — цитирую я вечный роман.

Вспоминаю о своей работе. Я хотела включить в список то самое место, где на Маргариту выскочила любовь. Из-под земли.

Это произошло в переулке, она свернула с Тверской на Большой Гнездниковский. Там находится знаменитый дом Нирнзее. Кто любит старые советские фильмы наверняка бы узнал его крышу на которой поливала цветочки Людмила Прокофьевна Калугина из «Служебного романа»…

Господи, о чём я думаю?

О любви.

Всё в этом мире о любви. И ничего не стоит любви.

У меня звонит телефон. Сын.

Господи.

— Да?

— Мам, ты где? Мы уже подплываем к пристани.

— Я тут… я рядом, я бегу.

— Я провожу, — безапелляционно заявляет Арсений.

— Не надо.

— Я уйду. Они меня не увидят.

Конечно, я ему позволяю. И он на самом деле показывает мне проход к пристани и уходит. Не обернувшись. Быстрым шагом.

Злой.

Больно.

— Мам? — это Рита. Спрашивает. Требует объяснений.

Что мне сказать?

— Как… поплавали?

— Прикольно, жрать охота. Я тут нагуглил недалеко прикольная раменная, пойдём? Говорят настоящие рамены там.

— Пойдём.

Киваю, и иду за сыном.

— Мам? — снова Рита.

— Что? — падаю в пропасть.

— Это он, да? — она говорит тихонько, чтобы не слышал брат. Не сказала? Или что?

Киваю. Просто киваю.

— Расскажешь? Он красивый. — шепчет загадочно. Боже, ей десять! Всего десять! Могу я с ней это обсуждать?

— Давай потом, пожалуйста.

— Ты на нём женишься?

— Не женишься, женятся мужчины, женщины выходят замуж.

— Кто там замуж выходит? — резко поворачивается Никита.

Чёрт. Смотрит.

Значит тоже видел? Явно, потому что разглядывает меня так…

— Никто. Идём, вы голодные.

Мы продолжаем идти. Я по московской привычке бегу, словно сдаю стометровку. Вечно меня не догнать. И дети семенят. Не отстают.

Кто там выходит замуж… Если бы всё было так просто. Взять и выйти замуж.

Я не хочу так. Не могу. Мне страшно.

На чужом несчастье счастья не построишь.

Или всё это глупости, придуманные теми чьё счастье внезапно разрушила вот такая вот вынырнувшая из-под земли любовь?

Любовь.

Он спросил, люблю ли я его!

Он что, не знает?

Или ему нужно было именно услышать? Почему я не смогла это сказать?

В раменной много народу, в основном молодежь. Немного странное заведение, но дети хотели. Нас сажают, приносят меню, Никита что-то читает в телефоне, объясняет нам, что надо заказать, что тут «маст-хэв». Я не особо фанат раменов, но заказываю. И еще какие-то креветки в темпуре. Рита спрашивает, можно ли ей тоже суп и второе, и еще напиток и десерт.

Можно, деньги есть. Заказываем.

Приносят на удивление быстро. Еще меня поражает то, что официантка становится перед нами на колени, вернее приседает на корточки.

Никита смотрит с восхищением. Я понимаю, что он сюда пришёл чтобы именно это увидеть.

Суп очень вкусный. И креветки. И дети в восторге, с удовольствием уминают.

Я на меня накатывает такая усталость. Просто жесть.

— Мам, а если ты выйдешь замуж мы в Питер переедем?

— Никуда я не выйду.

Выдыхаю, сцепив зубы, а потом резко встаю.

— Извините, я на минуту.

Ухожу в уборную.

Дети не должны видеть как я реву.

Я же сильная. И тушь потекла.

Господи, какая же я жалкая!

Влюбилась как школьница, как дура! Возомнила себя женщиной вамп, роковой красавицей.

Что делать? Что теперь делать?

А если Арс на самом деле разведётся?

Мысль об этом прокатывается по телу таким всплеском бешеной радости, что мне дурно. Словно кровь моя резко сменилась на самое шипучее шампанское и пузырьки взрывают вены и артерии.

И сердце на части.

Если он разведется, мне придётся переехать в Питер? Или он поедет в Москву? У него тут бизнес. У меня там вся жизнь. Родители. Дети. Коржик.

Что делать с этим? С моей устоявшейся жизнью?

Боже, Мила, кому ты врешь, твоя жизнь развалилась!

Да, но жизнь детей пока нет. Они там учатся. У них друзья. Увлечения. Секции, кружки.

Жизнь.

Я делю шкуру неубитого медведя.

Арс еще не развёлся. И я не хочу, чтобы разводился.