– Так это фашионисты!!![48]

– А я что говорю!

Она махнула рукой, словно прогоняя назойливую муху, и снова принялась читать пояснительную записку, обнаруженную внутри сундука:

– Каждый из узоров и цветов монгольской одежды что-либо символизирует. Они означают силу, процветание, простоту или счастье.

– Счастье?

Алекс не понимал, как можно быть счастливым, одеваясь в пижаму с рукавами-крыльями летучей мыши и обитая в юрте.

– Разумеется, это цель всех народов, и это то, что нас всех объединяет. Мы стремимся к одному и тому же. Проблема в том, что некоторые строят свое счастье в ущерб другим.

– Все-таки легче стать счастливым на вилле в Беверли-Хиллз, чем в юрте, затерянной в монгольской глубинке.

– Откуда ты знаешь? Ты не жил ни там, ни там.

– Мне это и не нужно, и так совершенно ясно.

– У меня вот не было виллы в Беверли-Хиллз, но я была очень счастлива. Если ты хочешь быть по-настоящему счастливым, надо научиться жить настоящим. Это нелегко. Надо поставить запрет своему рассудку думать вперед. Видишь, я сейчас думаю только о нас, о том, с каким удовольствием я сижу сейчас с тобой в этой великолепной юрте, в монгольских костюмах. Я стараюсь не думать о завтрашнем дне.

Она прикрыла ненадолго глаза, а потом продолжила:

– Я могу лишь слегка повлиять на то, что происходит, и я делаю то, что могу. Но нити судьбы не в моих руках. Я принимаю мою известную беспомощность и воздействую только на те вещи, которые могу изменить. Я не знаю, арестуют ли нас завтра или мы сможем добраться до Брюсселя. Я сделаю для этого все, но сейчас единственное, что я могу – это наслаждаться прекрасным мгновением с тобой. Ты не хочешь поступить так же? Не хочешь оказать мне это одолжение?

Алекс ответил не сразу. Максин не забеспокоилась, она уже привыкла к нему и знала, как он устроен. Он сразу задавал себе кучу вопросов и со всех сторон рассматривал ситуацию. Наконец он поднял голову и сказал с улыбкой:

– Вообще-то, я бы все же предпочел виллу в Беверли-Хиллз.

Старая дама отвесила ему подзатыльник.

В дверь постучали. Это был администратор с подносом, на котором стояли две дымящихся тарелки и две пиалы. Видя горячий интерес Максин к монгольской культуре, он пожелал приобщить гостей к фирменным блюдам национальной кухни. Начни Алекс отказываться, ссылаясь на то, что они съели пиццу по дороге, он не стал бы ничего слушать. Максин, это брюхо на ножках, тут же согласилась, предвкушая возможность узнать новые вкусы.

Едва закрылась дверь за их кулинарным благодетелем, Алекс с Максин пересели в центр юрты на ковер с длинным ворсом, чтобы отведать khuushuur и aïrag. Точнее говоря, дегустировала одна Максин, а Алекс в сомнениях смотрел на пиалу и все еще не притрагивался к khuushuur. Старая дама собиралась уже положить вторую ложку в рот, когда заметила это.

– Чего ты ждешь? Ешь! Очень вкусно.

И для пущей убедительности она проглотила полную ложку чего-то похожего на равиоли.

– Можете сказать, что внутри?

Она нехотя отложила ложку.

– Khuushuur это равиоли, начиненные бараниной, говядиной, мясом яка или козленка и приготовленные во фритюре.

– Мясом яка?

– Это такая большая корова.

– Мне известно, что такое як. Но, кажется, я никогда его не пробовал и не имею ни малейшего желания это делать.

– До чего же ты бываешь иногда узколобым! Сразу видно, ты не знаешь, что такое война. Люди дрались за шкурку от яблок. А уже если бы им дали мясо яка, уверяю тебя, его бы мгновенно и безропотно проглотили.

Алекс не решился спросить, какая именно война – гражданская в США или франко-прусская?

Максин продолжала:

– На самом деле ты привередничаешь, потому что боишься всего нового. Ты каинофоб.[49]

Алексу не нравилось, когда его обзывают узколобым и каинофобом, что бы это ни значило. В то же время – хотя ему и противно было это признать, Максин была в который раз не так уж и неправа. Его нежелание есть крылось скорее в его боязни нового, нежели в отвращении как таковом. Почему от так боялся всего неизвестного? Что с ним случится, если он попробует яка? Ему не понравится? Начнется аллергия? И что такого? Не умрет же он.

Алекс посмотрел прямо в глаза Максин и запихнул в рот огромный равиоли. Заставил себя разжевать его. Жевал и жевал, пока не нашел, что у него вполне приемлемый и даже приятный вкус.

– Вообще говоря, як не так уж и плох.

– Ты правда думаешь, что съел мясо яка?

От насмешливого взгляда старой дамы Алекс застыл. Очередной подвох? Чье мясо было на самом деле в равиоли? Крысы? Собаки?

Он едва проглотил кусок, с подозрением глядя на оставшийся равиоли, и, собрав все свое мужество, спросил:

– Из чего эта начинка?

– Ты много яков здесь видел?

Алекс вдруг вспомнил щит у въезда в деревню, сообщавший о ферме по разведению собак. Еще не поздно вернуть съеденное обратно.

Увидев, что Алекс позеленел, Максин поспешно сказала:

– Здесь нет яков, зато много коров. В твоем khuushuur обыкновенная говядина. Не страшнее знакомой тебе лазаньи.

– Зачем же вы внушили мне, что это як?

– Чтобы ты преодолел свой страх новизны. Ты ведь съел равиоли, думая, что там як! Молодец!

Алекс и злился, что его провели, и изумлялся. К этой чехарде эмоций примешивалась и гордость за себя.

Он посмотрел на оставшийся равиоли, улыбнулся и положил его в рот. Расхрабрившись, взял и пиалу с белой мутной жидкостью. Он уже поднес ее к губам, как вдруг остановился в нерешительности:

– А это что?

– Aïrag.

– Что это такое?

– Сперма яка.

Алекс сморщился и чуть не бросил пиалу на пол. Максин расхохоталась и отпила глоток.

– Ну я же смеюсь над тобой! Это кумыс, из кобыльего молока. Попробуй, это восхитительно!

Обиженный, но успокоившийся Алекс закрыл глаза и глотнул из пиалы.

– Не так уж и плохо.

– Видишь, я была права. Можешь мне довериться.

– Довериться, когда вы меня обманули?

– Ты уже пил кобылье молоко?

– М-м-м… нет.

– Если бы я сразу сказала, что это кобылье молоко, ты бы отказался его выпить. Но когда я внушила тебе, что это сперма яка, а потом сообщила, что это кобылье молоко, ты успокоился и даже не нашел ничего страшного в том, чтобы его выпить.

Максин была необычайно горда собой. Она чуть не добавила – что и требовалось доказать,