Шрифт:
Закладка:
На затапливаемых землях располагались 408 колхозов, 46 сельских больниц, 224 школы, 258 предприятий местной промышленности. Общее число переселенцев составляло 130 тысяч человек!
Зона затопления, площадь которой была ни много ни мало пять тысяч квадратных километров, в конце тридцатых годов действительно была зоной — здесь работали, жили и умирали те самые «враги народа», на костях которых были построены все великие стройки сталинского времени. Они вырубали леса — хвойные, дубовые, смешанные, реконструировали железнодорожные пути и автодороги, а также пять железнодорожных мостов через Волгу, Шексну и Суду, вывозили древесину, разбирали строения, взрывали кирпичные здания и сооружения — так подготавливалось ложе будущего водохранилища.
На левом берегу Мологи и ее притоках располагались самые северные по широте дубовые леса — знаменитые рощи дуба (как не вспомнить тут «Сказание о Китеж- граде»!) — они занимали площадь в две тысячи гектаров. Дубы были уничтожены под корень, но вывезти успели только часть.
Сейчас, более полувека спустя, когда Рыбинское водохранилище обмелело так, что многие территории вышли на поверхность — в том числе и сам город Молога, а точнее то, что от него осталось — камни, руины, кладбищенские надгробия и кресты — видно, как поспешно и бездумно велась подготовка к затоплению.
«Поразило обилие затопленных лесов, — рассказывает директор Музея Мологского края Н. М. Алексеев, непременный участник всех мологских экспедиций. — Отступившее море открыло эти страшные картины гниющих завалов, лесных могильников на огромных пространствах. В самой Мологе осталось огромное количество ценного стройматериала, металлоконструкций, машин, их остатков — это в стране, которой, как воздух, нужен был металл!»
Некоторые из мологжан еще помнят, как взрывали Богоявленский собор — кладка была сделана на совесть, так что динамит никак не мог одолеть этих крепких стен. Говорят, что в шурфы у основания храма было положено достаточно много взрывчатки, но когда по бикфордову шнуру огонь подошел к этой адской смеси, заложенной под собор, и раздался мощный взрыв — все здание собора приподнялось на воздух, а потом невредимым опустилось на прежнее место.
Многие храмы так и не смогли взорвать — они уходили под воду с крестами на куполах и колокольнями, с зияющими глазницами окон, и стояли, несломленные, пока время и вода не подтачивали их древних стен — тогда храм постепенно падал, разваливаясь на обломки, а вода довершала свое дело, обкатывая их. Так погибал Мологский Афанасьевский монастырь, последними насельниками которого были заключенные Волголага — в 1938–41 годах монастырь служил для них тюрьмой и жилищем…
Из соседних районов приезжали еще жители в мологские леса за брусникой, ночевали в пустых деревнях и страшно боялись строителей-зеков, как их называли — «тюремщиков». Вряд ли стоило их бояться. Один из бывших «волгостроевцев» рассказывал:
«Грамотные сидели люди, но такие скорей и погибали. Не могли перебороть несправедливость. Кормили плохо. Сколько их, бедных, схоронили здесь. До сотни в день гибло».
Так рабским трудом заключенных Волгостроя НКВД СССР возводилась Рыбинская ГЭС и готовилось дно Рыбинского моря. 20 декабря 1940 года был официально упразднен город Молога — Указом Президиума Верховного Совета РСФСР, «в связи с предстоящим затоплением в районе строительства Рыбинского гидроузла».
А 13 апреля 1941 года на Рыбинской ГЭС в Переборах был забетонирован последний пролет плотины, «и паводковые воды Волги, Мологи, Шексны, встретив на своем пути непреодолимую преграду, начали заливать русла, разливаться на пойму, затопляя Молого- Шекснинское междуречье…»
«Лесные птицы и звери шаг за шагом отступают на более высокие места и бугры, — писала газета «Большая Волга» в репортаже «На Рыбинском море» от 19 мая 1941 года. — Но вода с флангов и тыла обходит беглецов. Мыши, ежи, горностаи, лисы, зайцы и даже лоси согнаны водой на вершины бугров и пытаются спастись вплавь или на оставшихся от рубки леса плавающих бревнах, вершинах и ветвях.
Многие лесные великаны-лоси не раз попадали в весенний паводок и разлив Мологи и Шексны и обычно благополучно доплывали до берегов или останавливались на мелких местах до спада полых вод. Но сейчас звери не могут преодолеть небывалого, по размерам залитой площади, наводнения.
Много лосей, прекратив попытки уйти вплавь, стоят по брюхо в воде на более мелких местах и напрасно ждут обычного спада воды. Некоторые из зверей спасаются на приготовленных к сплаву плотах и гонках, живя по нескольку недель. Голодные лоси объели всю кору с бревен плотов и, сознавая безвыходность своего положения, подпускают людей на лодках на 10–15 шагов…»
Печальная картина библейского потопа — но зрелище не столь величественное, сколь жалкое. Не месяцы, а годы наполнялась водой огромная территория. Долгое время она представляла собой довольно некрасивую лужу, из которой тут и там торчали остатки строений, не срубленные деревья и кустарники. Только в 1955 году Рыбинская и Угличская ГЭС были сданы в эксплуатацию. Все это время здесь оставался Волголаг, и сотни тысяч заключенных продолжали трудиться на благо коммунизма, выполняя «великий сталинский план преобразования природы».
По свидетельству бывшего начальника оперативного отдела Волголага, ныне покойного Николая Ивановича Буракова, были периоды, когда в Волголаге содержалось до 870 тысяч заключенных[2]. «Нескончаемая вереница бараков, наспех слепленных из глины, горбыля и дранки, высилась над Верхней Волгой, как незыблемая каменная стена», — вспоминал один из узников Волголага Ким Васильевич Катунин. Он попал сюда прямо с фронта — а было ему 18 лет, этому младшему командиру Красной Армии, когда по доносу одного из своих боевых товарищей дали ему 8 лет лагерей и 3 года ссылки за случайно сказанную фразу. Это был 1944 год. Катунин попал в Волголаг, когда уже три года наполнялась водой огромная чаша Молого-Шекснинского междуречья — «наполнялась, но сам город еще не был затоплен. Он продолжал биться в своих предсмертных муках, представляя собой огромную территорию со многими озерами, мысами, островами,
