– Или, по крайней мере, стартовую, – ответил он с улыбкой.

Мы болтали почему-то о погоде, спускаясь на лифте и выходя из здания. Был прекрасный июньский вечер, влажный, но безветренный. Я уловила аромат сирени в чьем-то палисаднике и остановилась, чтобы дотянуться до свежего цветка.

– Так мило.

– Запах сирени всегда напоминает мне о детстве, – сказал Гэбриел.

– О доме в Коннектикуте? С кроликами?

– О нем самом.

Мы пошли дальше.

– Это был такой чудесный дом, – сказала я. – Мне там нравилось. Ты не жалеешь, что родители его продали?

– Иногда. Но я рад, что теперь они живут в доме поменьше. Его легче содержать в порядке.

Я повернулась к нему и улыбнулась.

– Ты знал, что твоя мама прислала мне подарок, когда родилась Роуз? Прелестное голубое бархатное платьице с отделкой из белого кружева. Роуз надела его на свой первый день рождения.

– Очень в мамином духе, – заметил Гэбриел.

Мы так и разговаривали, наверстывая упущенное, и прошли шесть кварталов до греческого ресторана, в котором я никогда раньше не была. Стены были выкрашены в белый цвет с ярко-синей отделкой, а пол был выложен каменными плитами. Хозяйка провела нас к нашему столику в глубине, который приютился под искусственным оливковым деревом. Крошечные огоньки на черном потолке мерцали как звезды. Гэбриел отодвинул для меня стул.

– Прости, – сказал он. – Я не ожидал, что тут будет так романтично. Пожалуйста, не обращай внимания.

Я рассмеялась.

– Не извиняйся. Здесь чудесно. Я будто во дворике на Санторини.

Подошел официант, чтобы узнать, какие мы закажем напитки, и Гэбриел выбрал бутылку красного вина с Закинфа. Мы принялись вспоминать нашу поездку в Европу после первого года в колледже, когда мы с друзьями путешествовали по Франции, Австрии и Германии.

– Тогда мы были дружной компанией, – сказала я. Тем летом мы с Гэбриелом стали парой. Удивительное время.

Нам принесли вино, и мы заказали овощи на гриле, халлуми[6], оливки и хрустящий поджаренный хлеб, а потом я выбрала пастицио[7] с греческим салатом, а Гэбриел – палтуса.

– Настоящий рай, – вздохнув, сказала я. – Ты даже не представляешь, как мне хорошо. Спасибо.

– Не за что. Мне только в радость. Правда.

В его глазах мелькнуло что-то нежное, и мне снова стало не по себе – возможно, потому, что казалось, что и минуты не прошло с тех пор, как мы были юными возлюбленными, преданными друг другу и идущими одним путем. Я вспомнила историю, которую придумала для Дина: что моей первой любовью был плохой парень в старшей школе, который курил сигареты и изменял мне. Это была ложь во спасение. Моей первой настоящей любовью был Гэбриел, но я не хотела, чтобы Дин чувствовал себя неуверенно после того, как я привела его посмотреть на Гэбриела, играющего на саксофоне.

Принесли закуски, и мы заговорили о работе. Гэбриел стал учителем музыки и дирижером школьного оркестра. Он спросил, думала ли я о кинопроизводстве, которое когда-то было моей страстью.

– Если бы в колледже кто-то сказал мне, что я заброшу свою карьеру вскоре после выпуска, я бы не поверила.

– Почему так вышло?

Зачерпнув кусочком хлеба хумус, я пожала плечами.

– После того как я уехала из Нью-Йорка, для меня стали важнее другие вещи. Все, чего я хотела, – поддержать Дина, помочь ему с новой карьерой. Ему было нелегко начинать все сначала. Но это было правильно. Или было бы, если бы не… ну, ты понимаешь.

– Я восхищаюсь этим парнем, – сказал Гэбриел, потянувшись за оливкой. – Столько лет учиться, стать психотерапевтом, а потом все бросить, чтобы пойти за своей детской мечтой… это требует большого мужества.

– Да, – ответила я, вспомнив, как Дин просыпался по ночам от кошмаров, снова и снова переживая стресс от тяжелых сеансов с грубыми, жестокими, психически нестабильными пациентами.

– Ему было трудно оставить это, – добавила я. – Он чувствовал себя ужасно из-за того, что бросил клиентов, ведь многие из них зависели от него.

Гэбриел понимающе кивнул.

– Прости, – сказала я, откинувшись на спинку стула. – Сомневаюсь, что ты пригласил меня сюда, чтобы слушать рассказы о моем покойном муже.

– Все в порядке. Он был важной частью твоей жизни, и я даже не представляю, насколько тяжело было его потерять.

Я снова выпрямилась.

– Спасибо.

Гэбриел отпил глоток вина.

– Может, тебе хотелось бы рассказать, что случилось той ночью? Когда он исчез?

Как ни странно, я хотела об этом поговорить. Так что я рассказала Гэбриелу все: начиная с нашей с Дином ссоры перед тем полетом и заканчивая поздним телефонным звонком, который перевернул весь мой мир. Я призналась, что проехала пол-Флориды, чтобы поговорить с человеком, который считал, что все корабли и самолеты, пропавшие над Бермудским треугольником, были похищены инопланетянами.

– Во время беременности я не могла перестать читать отчеты о расследованиях авиакатастроф. Несколько недель только этим и занималась. Не знаю, что именно я пыталась найти. Может быть, какое-то упоминание научного объяснения того, почему компасы начинают вращаться или почему так много пилотов рассказывают о странном тумане. Я хотела бы увидеть книгу об этом, но ничего подобного не нашла. Только громкие статьи в бульварных газетах. – Я отхлебнула вина. – Однажды ночью я почувствовала, как Роуз пинается у меня в животе, будто хочет мне что-то сказать, и поняла, что нужно перестать зацикливаться на исчезновении Дина и постараться стать хорошей матерью. Именно тогда я почувствовала, до чего одиноко мне было в Майами, и поэтому решила вернуться в Нью-Йорк и какое-то время пожить с мамой. Это вернуло меня в реальность. Помогло отпустить воспоминания о нашей с Дином жизни во Флориде.

– Ты была там с тех пор? – спросил Гэбриел.

– Только один раз, прошлой осенью в день рождения бабушки. Было так странно войти в нашу квартиру спустя столько времени. Странно и… угнетающе.

– Мне так жаль, – сказал он.

Я допила вино и постаралась вести себя непринужденно.

– Что тут поделаешь. Мама хочет продать ту квартиру и купить новую в другом доме. Может быть, пришло время позволить ей сделать это.

Гэбриел отложил вилку и отодвинул тарелку.

– Ты все? – спросила я.

– Ага.

– Теперь ты жалеешь, что спросил меня о Дине, да? Не стоило, наверное, углубляться в воспоминания.

– Все в порядке, – ответил он. – Я ни о чем не жалею. Я рад, что ты мне все это рассказала, потому что… я много думал о тебе. Как и все мы. Ну, то есть… об этом говорили в новостях и все такое. Наверное, это был просто кошмар.

– Да. К этой истории была причастна рок-звезда, так