так он стал именоваться вскоре после ухода из мидовского аппарата, как бы окончательно порывая с восточным прошлым, — не вступал ни в какие контакты с зарубежными ветвями дома Романовых, претендовавшими на русский трон, и даже полусловом не упоминал о своих правах на царство.

Профессиональный политик, он понимал, что когда настанет пора решать этот вопрос (а он уверен был, что настанет; окончательно он в это уверовал после реставрации Габсбургов в Испании), то решаться он будет не по принципу «у кого глотка шире» и уж никак не в зависимости от того, за кем пойдет и кого предпочтет российская аристократия, как за рубежом, так и на родине, отказывающаяся признать существование прямых потомков Николая II. Конечно, законность прав на престол оставалась важным фактором. Но еще более важным — устойчивое экономическое положение и политический вес. У Александра Михайловича было и то, и другое, и третье. Есть все основания полагать, что отец нынешнего претендента стал разрабатывать диспозицию предстоящего сражения за престол весьма заблаговременно, и Александр Александрович, Искандер, был воспитуем в этом духе с младых ногтей. Что, разумеется, пошло ему только на пользу.

Образование он получил весьма недурное: сперва — одном из частных московских лицеев, где ему, пользуясь термином из области слесарного искусства, придали форму болванки. Обточкой же ее и полировкой занималась уже во Франции его материнская родня. Он продолжил образование в Сорбонне. Предметом своим он может быть, по склонности, а может, по рекомендации семьи избрал востоковедение. Потом, что называется, сделал финт ушами: вернувшись в Россию, предложил свои услуги министерству обороны и был принят с распростертыми объятиями.

Ему, в порядке исключения, разрешено было экстерном пройти курс военной академии, вслед за чем он в звании майора направлен был, согласно собственному рапорту, служить на Северный Кавказ, где командовал особым батальоном горных стрелков. Такой род цойск был к тому времени восстановлен в Российской Армии, хотя вернее было бы называть их горно-десантными войсками. Боевую подготовку они проходили как десантники, но с учетом специфики действий в горных условиях — горные стрелки носили коричневые береты, и в них зачисляли только славян. Затем Александр Саидов был переведен для дальнейшего прохождения службы в штаб округа, а затем и возвращен в Москву, уже в Генеральный штаб. Прослужив в общей сложности почти полных десять лет, получив звание полковника, он подал рапорт об отставке — и рапорт этот, ко всеобщему удивлению, был принят и удовлетворен. Сняв мундир, Александр Александрович начал работать в фирме своей матери, постигая премудрости бизнеса. Через некоторое время он стал полномочным разъездным представителем директората, и дни свои проводил в перелетах, инспекциях, знакомствах и переговорах — в равных долях в России и за границей. Таким образом, он досконально изучил и производство, и управление, и маркетинг, обзавелся нужными друзьями и деловыми связями в области электроники — главной отрасли и промышленности XXI века. Материально, естественно, был обеспечен весьма и весьма неплохо, а кроме всего — пользовался даже в самых аристократических кругах (доступ куда ему давало пока лишь происхождение его матери, всем известное, а не отца, которое до поры до времени не приходила возможность обнародовать) репутацией человека безукоризненно светского и столь же безукоризненно порядочного. Невзирая на далеко уже не юношеский возраст, у него не было даже никаких неприятностей с женщинами — белый фрак его оставался идеально чистым. Было известно, что он — хозяин своего слова, что не имеет обыкновения обманывать, даже когда это было бы выгодно; с другой стороны, и его обмануть весьма сложно, да и чревато нежелательными последствиями: память, ко всему, у него была отменная и на добро, и на зло. И, наконец, все понимали, что связи, опыт, способности и деловая хватка делали его единственным претендентом на пост главы фирмы — с того самого мгновения, как Софи-Луиза решит удалиться на отдых. Безусловно, это общее мнение было правильным. Он и впрямь собирался возглавить фирму, только название ее было — Россия. Российская империя, если угодно, акционерное общество с неограниченной ответственностью.

Вот как выглядели — или должны были выглядеть — происхождение и жизненный путь человека, которого многие хотели видеть государем всея Руси.

Так это было изложено в документе, который был составлен «Реаном» после анализа нескольких секретных архивов и, очевидно, негласных контактов с самим Искандером и который теперь — это я понял сразу — следовало как можно быстрее размножить и повсеместно распространить еще до открытия Программного съезда партии азороссов.

— У меня там утюг, — сказала Наташа, пытаясь встать.

Я не пустил ее:

— Подожди…

— Я уже давно жду, — сказала она, — что на меня обратит внимание кто-нибудь из присутствующих.

— Обращаю! — сказал я и немедленно обнял ее…

Полчаса спустя она сказала:

— Какой мужчина! Конечно, поношенный слегка, местами потерт до основы, краски повыгорели, да и заплатки… но вот греет же — временами, когда не очень холодно.

Я не обиделся. Так оно и было.

— А почему, — поинтересовалась она, — повелитель не мог обождать до постели? Молодой пыл?

— А потому, — ответил я, — что до постели еще ох как далеко. Здесь мы на ночь не останемся.

— Ты серьезно? Почему?

— У меня застарелая привычка: уснув — наутро просыпаться. А здесь может получиться и наоборот.

Она, конечно, поняла. И нахмурилась.

— Куда же мы?.. К тебе в отель?

— Вряд ли это лучше.

— Куда тогда?

— Не знаю. Придумаем. Важно выйти на улицу — а там, как говорится, битва сама покажет.

Я боялся, что придется ее уговаривать. Я и себя самого убедил не без труда: устал, как эскалатор в метро, весь день крутиться, и хотелось спать. Но Наталья была умницей.

— Что же, — сказала она. — Придется выключить утюг.

— И забрать все мои кассеты, — решил я. — Им вредно долго лежать на одном месте.

— Господи, — сказала Наташа. — И подумать не могла, что придется вот так петлять — в своем городе…

— С чего ты взяла, что это — наш город? Их тут в пространстве Москвы, много, и сейчас мы как раз в чужом.

— Чей же этот, по-твоему?

— В нем слишком много хозяев — неофициальных, но от того не менее сильных. Но то, что нам приходится скрываться, — верный признак того, что нас принимают всерьез.

— Ты в этом уверен? — неожиданно спросила она. — Нет, не в том, что нас принимают всерьез, в другом: что мы — вернее, ты и твои единомышленники — действительно серьезная сила?

— А ты уверена, что знаешь, на чьей я стороне?

— Не смеши. Это на тебе написано метровыми буквами,