старался понять объективные мотивы своих решений. Командир, если он настоящий командир, всегда должен отдавать себе отчет в них — что-бы по возможности исключать личное. Вот, например я понимаю, что в моем приходе в лагерь Александра, сыграло роль то, что он как-никак служил в армии, причем — в нашей армии, в той самой, в которой всю жизнь и я служу. А тот, другой претендент, солдатской каши не хлебал — и, значит, мне его понять труднее, и ему меня — точно так же… В своих убеждениях я должен быть твердым. Потому что я не просто гражданин Филин, а командир. За мною — тысячи людей, мне подчиненных.

Произнося последние слова, он перевел взгляд на молча сидевшую Наталью и улыбнулся:

— Вот мы с вами как-то так… по-семейному сидим, за чайком-кофейком, без суеты, и вы меня ни уколоть, ни подцепить не стараетесь — а ведь для большинства журналистов такой вот разговор — только повод себя самого показать. А у вас как-то не так — непрофессионально, я бы сказал, получается.

Он вдруг выстрелил в меня взглядом — неожиданно, навскидку:

— Теперь у меня к вам вопрос. Оружием владеете?

У меня на мгновение мелькнула идиотская мысль: сейчас он предложит мне поединок, победившему достанется Наталья. На пистолетах или, может быть, на саблях, которых тут не было; или на мясорубках, может быть… Фу, маразм.

— Стрелять приходилось, — ответил я осторожно.

Наташа быстро глянула на меня и потупилась; наверное, ей тоже почудилось, что она тут как-то замешана.

— По мишеням, я полагаю? На меткость?

В жизни мне приходилось стрелять не по одним только мишеням; но об этом распространяться вряд ли следовало. Но и изворачиваться не хотелось.

— Приходилось.

— Скажем, из пистолета? Серьезного, не дамского.

— Бывало. «ПМ» вас устраивает?

Он только усмехнулся.

— Обойму — прицельно, на поражение — выпускаете за сколько?

Я почувствовал, что начинаю злиться. Злым я себе не нравлюсь; да репортеру и не пристало, он — всего лишь проводник и накопитель информации, а не аналитик. Но все же — что это вдруг ему вздумалось?

— Три секунды. Сейчас.

— Раньше, значит, бывало и быстрее?

— Чего не бывает в молодости…

— Верно. Что же: норма профессионала…

— В наше время журналистика, репортаж — занятие небезопасное.

— Ну да, конечно, журнали-истика…

Он протянул последнее слово, глядя куда-то в сторону, отвлеченно, словно думал в эти секунды уже о чем-то другом. Потом посмотрел на меня, чуть наклонив голову набок, шевельнул губами — словно бы медля принять некое решение. Нет, не похоже было, что он хотел как-то поставить меня в неловкое положение; да и зачем? Мог ведь и вообще со мной не разговаривать, послать по телефону ко всем чертям.

Генерал тем временем, похоже, пришел к какому-то определенному выводу.

— Так вот, мы о причинах говорили. Но вы как-то сразу перешли к претенденту. К Александру. А ведь по логике надо было иначе: сперва всегда возникает идея, а потом уже начинаешь думать о методике ее реализации. Вы же не очень интересовались тем, как я пришел прежде всего к самой идее восстановления монархии в России. Или это кажется вам совершенно естественным: многие, мол, пришли, вот и Филиь 8 том числе. Так?

— А разве нет?

— Ну, ну… Так нельзя, господин Вебер, я ведь не поверю, что вы такой простодушный. А как только я перестану верить, то пропадут все ваши труды впустую, весь нынешний вечер.

А он оказался хитрее, чем я предполагал. Он уже совсем близок был к тому, чтобы запустить руку в меня поглубже и вывернуть наизнанку; этого нельзя было допустить. И я почувствовал, что внутренне собираюсь в комок, готовясь к серьезной схватке.

Схватки, однако, не получилось — потому что вмещалась третья сторона.

Наталья совершенно неожиданно для нас обоих улыбнулась и безмятежным тоном произнесла:

— Сергей Игнатьевич, вам ведь очень хочется что-то откровенное сказать, и вы так усердно готовите почву для этого… А вы просто возьмите да скажите. Понимаете ведь, что читателю будет сообщено только то, на что будет дана ваша санкция. А то смешно смотреть, как два неглупых человека петляют друг вокруг друга, финт за финтом…

Филин рассмеялся — неожиданно громко, весело, искренне.

— Воистину — что бы мы делали без женщин… — И сразу посерьезнел. — Вы, конечно, правы, мадам. Есть желание сказать — но, как говорится — и хочется, и колется, и мама не велит… Дело все в том, что до половины я в вас, господин Вебер, разобрался: вы не очень репортер или не только репортер — это мне ясно, а вот кто на самом деле — остается пока неустановленным. Я не спрашиваю, потому что вы не скажете, это мне ясно.

Но человек вы серьезный…

Он неожиданно поднялся. Подошел к письменному столу. Нагнулся. Из нижнего выдвижного ящика, поколдовав немного с замком, вынул кожаную папку. С ней вернулся к нам. Не раскрывая, положил на столик, раздвинув чашки.

— Вот… возвращаясь к причинам. В любой моей биографии нимало не скрывается тот факт, что и отец мой. Филин Игнатий Леонтьевич, тоже был генералом, а точнее — это я «тоже генерал», он в звании был старше меня.

И должности занимал под конец значительные: был и заместителем министра, и — под конец — начальником Генштаба, а до того командовал важными округами. И было это в самые, не боюсь сказать, критические времена — и для армии, и для всей России. Мой отец и его товарищи не могли, конечно, не болеть душой и об одном, и о другом. Они…

Я осмелился перебить его, чтобы сократить предисловие:

— Это мне известно: в установлении Второго Генералитета батюшка ваш сыграл немалую роль. Сие никогда тайной не было.

— Это верно. Однако мотивация их до конца, во всей полноте, так никогда и не раскрывалась — просто потому, что рано было, и сегодня еще рано, и только после избрания на царство настанет время сказать и об этом. Вы отлично понимаете, почему. Для честолюбивых людей участие в великом политическом акте должно выглядеть совершенно естественным, а не спровоцированным, не пассивным… Каждому хочется быть фигурой в руках Истории — но претит оказаться такой фигурой в руках другого смертного; хотя история ведь только через смертных и осуществляется. Скажете: так Бог велит — и все довольны, и выполняют. Но попробуйте сказать: так захотел генерал Акимов, скажем…

Тут я невольно вздрогнул. Не ожидал. И боюсь, это от Филина не укрылось.

Но он не прервал фразы:

— …и все мгновенно начнут