что если признать, что мы поклоняемся своему Богу Христу, а мусульмане — своему Аллаху, являющемуся другим, мы впали бы в грех язычества, то есть признания многобожия. Но человек истинно верующий никак не может быть язычником, политеистом. Бог — один, разъединяют же нас форма религиозной организации, обрядовая сторона и ряд богословских проблем. Однако теологические проблемы — это проблемы людей, а никак не Господа: у него нет проблем. Вот вам еще одно сравнение. Существуют страны с правосторонним дорожным движением и другие — с левосторонним.

Соответственно руль в автомобиле расположен у первых — слева, у вторых — справа. Разница существенная, и никак нельзя, оказавшись в левосторонней стране, продолжать ездить по ее дорогам по правосторонним правилам: катастрофа неизбежна. Однако же наши водители далеки от мысли считать, что только их автомобили являются истинными, а, допустим, английские, австралийские или японские машины — ложны. Что же касается, скажем, того города, в который вы намерены попасть, и дороги, по которой движетесь, — то к городу этому могут вести с одной стороны дороги правосторонние, с другой — левосторонние. Но город достижим и для тех, и для других.

Теперь предположим, что в какой-то стране по некоторым причинам — ну, скажем, туда навезли так много автомобилей с противоположным расположением руля, что уже нельзя не принимать их во внимание, — в этой стране возникает необходимость пользоваться обеими формами движения. Это возможно? Да, но только при одном условии: необходимо параллельное существование двух дорожных систем, которые нигде не будут соединяться или пересекаться — что при наличии туннелей и эстакад вовсе не так трудно.

У него широкие рукава, подумал я, и в рукавах этих, похоже, упрятано великое множество доходчивых сравнений. Надо думать, он произносит интересные проповеди своим прихожанам.

— Так вот, — продолжал тем временем отец Николай. — Вам, конечно, ясно, как называется тот город, куда мы все стремимся, и кто в нем правит.

Теперь, чтобы закончить эту притчу, предположим, что я живу в доме, рядом с которым проложили левостороннюю дорогу. До сих пор я, как и все, ездил на машине для правостороннего движения, но сейчас левосторонняя дорога пролегла между моим домом и той старой дорогой. У меня все та же машина с рулем слева; но ко мне приходят и предлагают машину для новой дороги — новую, совершенную и на крайне льготных условиях. Меня даже не уговаривают отдать старую, наоборот — обещают расширить гараж, чтобы в нем умещались обе. Разве, если я соглашусь на эти условия, я как-то нарушу интересы города, которому нужно только одно: чтобы я в конце концов туда доехал? Разумеется, убежденные сторонники правосторонней езды станут утверждать — и некоторое время многие даже будут им верить, — что вторая дорожная сеть на самом деле ведет вовсе не к тому городу, в котором царит Добро, но к другому, где обитает Зло. Почему им поверят на время? Потому что описания города в путеводителях одной дорожной компания и другой не вполне совпадают. Однако они и не могут совпадать в деталях, потому что дороги впадают в город с разных сторон, а ни один город не выглядит со всех сторон одинаково. Но добравшись до центра города, люди убедятся, что центр для всех один. Вот как я могy это представить.

— Вы мастер метафоры, — не удержался я от похвалы. — Однако дело происходит не в воображаемой стране, но в России, в которой и пристрастия, и антипатии всегда стремятся к крайним значениям.

Православная Россия…

Я удивился: мое возражение он встретил не с улыбкой, но скорее с гримасой, которая могла бы сойти за улыбку.

— Православная Россия… — повторил он с расстановкой. — А вы уверены в точности такой формулировки?

— Принято думать так. — Мало ли как принято думать. Да, собственно, так не думают; так считают. А если думать… — Он помолчал. — Ладно, скажу, рискуя впасть в ересь, не богословскую, но политическую: Россия как была тысячу с лишним лет назад языческой, так ею и осталась. Христианство, по сути, не вошло в кровь, не стало основой мышления. Даже основой веры не стало. Разве что на словах — но ведь от слова, как известно, не станется… Религия органичная, растворенная в крови, всегда идет от мироощущения человека — идет от человека к организации, то есть — снизу вверх. Как христианство в Риме. Из катакомб — во храмы. А не из храмов в землянки. Потому христианство так органично в Италии: итальянцы, наследники Древнего Рима, они его выстрадали. В катакомбах. Кровью на аренах. В России же все вводилось сверху, приказным порядком: и христианство, и — позже — его реформа, и еще позже — коммунизм. Конечно, у России были шансы стать подлинно христианской страной, и она стала бы ею, если бы не Никонианская реформа. Все, искренне верившее, ушло в раскол — и погибло, как Аввакум, человек уровня апостола Павла. А церковь превратилась в государственную институцию — и так утратила всякую возможность стать народной. Вспомните: реформа на Западе — протестантство — тоже ведь шло снизу вверх, от внутренней потребности. А у нас и реформа — от властей. И с коммунизмом повторилось то же самое — не говоря уже о том, что он нередко взывал к самым темным сторонам природы человеческой… Да, безусловно — сохранились форма, и храмы, и купола, обрядность… И организация… Но ведь сие — не вера, а лишь изображение ее. А в Бога надо верить, а не изображать веру. Нет, господин журналист, вы серьезно подумайте перед тем, как утверждать, что Россия — страна христианская. Если начальство приходит в храм и обедню отстаивает со свечкой в руках — это еще никак не факт веры, это факт политики. Но политика — стихия изменчивая, и нельзя на ее фундаменте строить вечное здание!

Священник умолк; он смотрел на меня серьезно и печально, и я подумал, что говорил он совершенно искренне.

— Ну а ислам?

Он кивнул.

— Логичный вопрос. Ислам… Прежде всего он — религия снизу.

— Но разве он во многих местах не насаждался мечом?

— Да, наверное… не без того. Однако в этом, пожалуй, только буддизм нельзя упрекнуть — да и то не уверен. Но сейчас не это важно. Во-первых, ислам интернационален. Порой приходится слышать, что русские его не могут усвоить. Факты свидетельствуют об ином. Если бы вы интересовались историей…

— Я интересуюсь.

— В таком случае вы, возможно, помните, что еще в последние десятилетия минувшего века, когда России приходилось скрещивать оружие с исламскими народами