Нужно было придержать язык, но остановиться я не мог. Высказываясь начистоту, я ощущал удивительную легкость, которой не омрачали даже потенциальные проблемы в обозримом будущем.

– Она шесть лет носила в себе непомерное чувство вины, считая себя скорее вашим якорем, чем поплавком, сэр! У нее огромный потенциал и недюжинный талант, но Куини непостижимым образом не верит в себя, и это столь же неправильно, как и приказать ей больше не приходить сюда, сэр, из-за ошибки молодости, которую к тому же вывернули наизнанку, перекрутили и бросили ей в лицо самым возмутительным и публичным образом. Отстранение просто добьет Куини, сэр!

Джейк остановил меня жестом.

– Я в курсе, что она не виновата. Я бы никогда не запретил ей здесь работать, но если ей самой не захочется возвращаться, я не стану ее упрекать.

Я осекся.

– Простите, я, должно быть, все неправильно понял.

– Не извиняйся, что заступился за мою дочь. У Куини не так много людей, готовых встать на ее защиту. Особа, которой самой природой положено всячески поддерживать мою дочь, только оскорбляет ее при каждой возможности.

– Ее мама.

– Ничем не заслужившая это звание, – отрезал Джейк. – Она была и осталась законченной эгоисткой, привыкшей печься только о себе. Ее заботят лишь собственные прихоти, а не желания дочери.

– Я так и понял из того, что рассказывала Куини.

И по ее реакции на телефонный звонок на выездных играх.

– Единственное, что мамаша регулярно для нее делает, – портит ей жизнь. – Джейк швырнул ручку на стол. – Кинг, я, наверное, перехожу все мыслимые границы, но я знаю свою дочь. Ее и подводили, и зря обижали. Я делал все, чтобы Куини не чувствовала себя брошенной, но я не смогу опекать ее вечно. А теперь получается, я невольно стал причиной того, что Куини загнала себя в ловушку со Слейтером… Поэтому если, как мне кажется, ты действительно неравнодушен к моей дочери, не позволь ей оттолкнуть тебя и прогнать. Можешь мне поверить, она попытается.

– Я готов к этому, сэр.

Джейк улыбнулся, но улыбка вышла нерадостной.

– Я так и думал.

* * *

Положившись на удачу, что Куини дома, я поехал к ней без предупреждения. Я сделал это нарочно, понимая, что она станет меня избегать или, как предрек Джек, попытается оттолкнуть. Приближались выездные игры, и я ни под каким видом не мог оставить все как есть, раз через несколько дней мне уезжать.

От громкой меланхолической музыки в бунгало дребезжали окна. Я постучал и заглянул под занавеску. Куини стояла в кухне перед мольбертом с кистью в одной руке и палитрой в другой. Я почти испытал облегчение, видя, что она занялась чем-то конструктивным, но к облегчению примешивалась странная грусть: в эту часть своей жизни Куини никак не желала меня пускать, хотя именно творческая ипостась была едва ли не главной составляющей ее личности.

Я хотел ее всю, а Куини продолжала прятать от меня какие-то мелочи, скрывая то, что боялась показать.

Я снова постучал – сильнее и громче. Куини вздрогнула, выронила кисть и выругалась. Когда она нагнулась, я на мгновение увидел рисунок, но не успел ничего разглядеть в вихре черных и зеленых мазков: Куини закрыла работу чистым листом, бросила палитру на стол, а кисть в стакан с мутной водой.

– Иду! Подождите! – крикнула она, оглядывая царивший в доме беспорядок. Секунду поколебавшись, она решила, что с этим уже ничего не поделаешь, и пошла открывать, на ходу сунув бюстгальтер под диванную подушку.

При виде меня в глазах Куини отразилось удивление.

– Кинг, привет, я тебя не… Привет.

Я привлек ее к себе – с как попало скрученными на макушке волосами, с зеленой и черной красками на щеке, в чересчур просторной рубашке на пуговицах, под которой я не нащупал ни шортов, ни юбки, хотя подол едва прикрывал бедра.

– Здравствуй.

– Я не ждала гостей, – виноватым тоном сказала Куини, оглянувшись на бардак в гостиной.

– Можно мне войти? Я пришел поговорить, – я сунул большие пальцы в карманы, чтобы удержаться от искушения заправить ей прядку волос за ухо или позволить себе иной физический контакт. Мне страстно хотелось обнять Куини и защитить от Кори Слейтера и неизбежной скандальной славы.

Сникнув, Куини опустила голову.

– Да, конечно, – она отступила, пропуская меня, и торопливо освободила место на диване, заваленном одеялами, толстовками и носками. С моего прошлого визита беспорядка в бунгало заметно прибавилось.

– Садись, – она указала на почти освобожденное от одежды сиденье и спросила, нервно ломая руки: – Может, тебе чего-нибудь налить?

– Спасибо, я не хочу. Присядь, – я похлопал по дивану.

Несколько долгих секунд Куини кусала нижнюю губку, но потом подошла и присела, правда, на некотором расстоянии.

– Как Джейк? – Вчера вечером я уехал скрепя сердце, но Куини была права – выдержать роль беспристрастного посредника было выше моих сил.

Она теребила свисающую с воротника ниточку.

– Да ничего… Отец был скорее задет, чем рассержен.

– Потому что ты утаила от него?..

Куини кивнула.

– Но злится он на ситуацию, а не на меня.

– Я тоже не злюсь на тебя, Куини.

Она прерывисто вздохнула и на секунду взглянула мне в глаза.

– Я понимаю, тебе этого не нужно. Зачем тебе подобный театр каждый день…

– Куини…

– Да все нормально, – она сжала мою руку и тут же отпустила. – Ничего не объясняй, я все понимаю. Моя жизнь – полный хаос, твоя, наоборот, порядок… Лучше нам расстаться, чтобы мое дерьмо тебя не пачкало.

Меня бросило в жар от страха.

– Ты правда хочешь все закончить? Расстаться со мной?

Куини снова подняла на меня глаза с покрасневшими веками. Вид у нее был усталый и очень печальный.

– А разве ты не за этим приехал?

Я почувствовал, что нужно действовать очень-очень аккуратно, сдерживая досаду, потому что в сложившейся ситуации Куини не виновата.

– Нет.

– А я подумала… – не договорив, она поднесла дрожащие пальцы ко рту и начала обкусывать коротенький ноготь.

– Что я приехал сюда расставаться? – закончил я за нее.

Она пожала плечами.

– Я бы не стала тебя винить. Я и в лучшие дни неслабая обуза, а сейчас даже не представляю, как со всем этим справиться.

Я не мог бы ответить, какая эмоция во мне пересиливает – грусть, гнев или раздражение, потому что самый близкий человек, который должен был любить Куини и всецело принимать ее необузданную, страстную натуру, внушил ей, что это недостатки, которых подобает стыдиться.