– Ясно. Я тебя услышала, но попробуй-ка представить себя на ее месте.

– Я бы в жизни так не поступил.

– Не стал бы умалчивать? Ты же только что убеждал нашу семейку, будто с тобой все в порядке, а ты вон как перебаламучен!

– Ты не находишь, что это притянуто за уши? Я говорю, что никогда не вступил бы в брак в восемнадцать лет, чтобы потом скрывать это от людей.

– Ну, это-то да, но ты вспомни, как тебя растили и сколько рядом отиралось отрицательных примеров! Я люблю родителей, но ты был послушным ребенком и ходил по струнке, потому что тебя не влекло к шалостям и ты не хотел влипать, как твой брат, то есть дядя… Короче, неважно. Родители тебя застращали, и это сработало, а вот догадайся, с кем этот номер не выгорел?

– С тобой и с Джеральдом, – я встал с дивана и пошел с телефоном на кухню. Мне вдруг захотелось немного выпить.

– Точно. Джеральда накрыли, когда он выращивал марихуану в мамином огороде, а сколько раз его с кузеном Билли задерживали в пьяном виде задолго до совершеннолетия?

– Не помню, я был еще мал.

– Дело в том, что ты всегда соблюдал правила, и это давало ожидаемые результаты, но в ситуации с Куини масса нюансов. Легко сказать, что она солгала, не сказав правды, но хотел бы ты сам признаться, что женился в восемнадцать лет, если фактически брак продлился несколько недель, пусть даже они не уплатили пошлину полностью?

– Ну, в принципе, нет, но…

– Что – но? – перебила Ханна. – Рай, у тебя выдался трудный год – ты расстался с Джессикой и узнал, что я твоя мать. Некоторое время ты будешь обостренно реагировать на любую скрытность, потому что тебе тридцать лет врали. Я, конечно, тоже несу за это ответственность, но ведь это был целый заговор молчания, в котором участвовали и наши родители.

– Наверное, это и не дает мне покоя, – признал я, налив себе молока и остановившись при виде бутылок водки и кофейного ликера в дверце холодильника. Куини привезла их во второй свой приезд и иногда делала мне «Белый русский», чтобы помочь «раскрепоститься». Пропорций молока и алкоголя я не знал, но невелика наука…

– Что ты там делаешь, черт побери?

– Смешиваю себе «Белый русский».

– Ого, должно быть, ты здорово психуешь, раз пьешь!

– Я рассчитывал, что Куини сегодня останется у меня. Завтра нам не нужно рано вставать, а в таких случаях она обычно делала мне коктейли. Но сейчас она объясняется с отцом, а я…

– Говоришь со своей мамстрой по видеочату и сооружаешь алкогольный коктейль.

– Ну да.

Где-то в шкафах имелся шейкер, но искать не хотелось. Я налил немного водки и кофейного ликера в пинтовый стакан и размешал ложкой. Стало похоже на шоколадное молоко, но пены не было, и льда тоже не было. Я сделал глоток – и вполовину не так вкусно, как у Куини. – Знаешь, спустя какое-то время я приду в себя и успокоюсь, но вот насчет Куини не уверен…

– В смысле?

– Я способен выдержать внимание СМИ и ненормальный бред, который несла эта невеста Слейтера, но Куини все воспринимает гораздо тяжелее, а я успел узнать – она старается убежать от проблем.

– Так стань надежной скалой, к которой она сможет прибежать!

– Я хочу быть для нее такой скалой…

– Но?..

– Но я зол.

– И хорошо, это вполне понятно. На что конкретно ты злишься? На ситуацию или на ее скрытность?

– Наверное, на все. Понимаешь, она сказала, что любит меня, но, получается, она мне не доверяет, раз не призналась, что когда-то вышла замуж за этого ублюдка…

Видимо, в этом и крылась подлинная причина моей злости – меня не оставляло ощущение, что меня предали. И не в первый раз. Скрытность любимой женщины усугубилась фамильным секретом, разоблаченным не далее чем летом с эффектом разорвавшейся бомбы.

– Милый, я люблю тебя всей душой, но я тридцать лет не могла тебе сказать, что я твоя мама. Правда вышла наружу только потому, что мой бывший муженек захотел погреться в лучах славы. Я надеялась когда-нибудь набраться смелости пойти против нашей матери и сказать тебе правду, но возникало слишком много сложностей. Я сто раз порывалась тебе открыться, но не хотела нарушить сложившийся паритет или рисковать утратить особую связь, которая всегда была у нас с тобой. Ты понимаешь, что Куини может чувствовать то же самое?

Я сжал переносицу двумя пальцами.

– Ну, вот сейчас, когда ты объяснила…

– Я не призываю тебя перестать злиться. Ты имеешь полное право негодовать в адрес многих, но ты же невероятно чуткая душа, это прекрасно и трудно, потому что ты ставишь чувства других людей выше собственных. Так что злись, если тебе так надо, только не забывай о сочувствии и мягкости.

– Постараюсь, – я в два глотка осушил свой стакан. Никакого сравнения с тонким вкусом коктейля, которые смешивала мне Куини.

– Хочешь, я приеду в выходные?

– Продержусь. Приезжай вместе с остальными.

– О’кей. Я на твоей стороне, Рай, что бы ни случилось.

– Знаю. Ты всегда была за меня.

* * *

Утро оказалось мудренее вечера. Прометавшись ночь в пустой постели и тоскуя по Куини, неважно, замужем она за негодяем или нет, я понял – я готов все забыть, потому что альтернатива гораздо хуже. Приехав на арену, я по дороге в спортзал заглянул в приемную, однако Куини там не было. Кабинет Джейка был открыт, и я постучал.

Джейк устало улыбнулся через силу.

– Ты Куини ищешь?

– Точно так, сэр.

– Ее сегодня нет.

– С ней все в порядке?

Джейк отложил ручку и пригладил волосы. Судя по прическе, он уже неоднократно приводил их в порядок пятерней.

– На этот вопрос сложно дать однозначный ответ.

– Не сомневаюсь, что так оно и есть, сэр. У нее выдались трудные двадцать четыре часа. Значит, Куини дома?

– Дома. Она взяла несколько отгулов.

Я смотрел на него и видел, откуда в Куини ее сдержанность. Совсем как Джейк, она часто отвечает немногословно. Хотя, возможно, у него просто нет ответа.

– Больше двух-трех?

– Не знаю. Она расстроена, и после вчерашнего смотреть в глаза нашим хоккеистам ей будет непросто, если она вообще решит вернуться. – Джейк вздохнул и откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову. – Честно говоря, я не уверен, что ей стоит сюда возвращаться.

– Она не виновата в случившемся! – не сдержался я. – В том, что произошло, ее вины нет!

Левая бровь Джейка поехала вверх. Мне приличнее было бы извиниться за мой тон, но кто-то должен защитить Куини, и если родной отец бездействует, я возьму это на себя.

– Я знаю, Куини может быть импульсивной, но ей же было восемнадцать лет, и из той скупой информации, которой она со мной делилась, я заключил, что у нее не было матери в общепринятом смысле или заменяющей ее ролевой модели, чтобы научить разбираться в отношениях. Этим я отнюдь не намекаю, сэр, будто вы не старались или не справлялись с отцовскими обязанностями, просто отец и мать – не одно и то же.