Шрифт:
Закладка:
Тухачевский развил энергичную деятельность по снабжению 7-й армии артиллерией. Для доставки тяжелых орудий он решил привлечь петроградские заводы, волнения на которых в подавляющем большинстве случаев закончились. 15 марта он подписал приказ: «Для усиления позиции на Южном берегу Финского залива приступить немедленно к постановке 3-х 12-дюймовых орудий (гаубиц образца 1915 г.), для чего: а) ‹…› Обуховскому заводу провести погрузку на железнодорожные платформы двух комплексов означенных орудий со станками и всеми установленными частями. ‹…› На Управление Обуховского завода возлагается выделение для работ по установке орудий кадров специалистов рабочих с необходимыми и вспомогательными приспособлениями ‹…›. в) Начальнику Инженеров Южной Боевой группы немедленно приступить к срочной заготовке брусьев, досок и проч. для двух орудийных оснований, к доставке этих материалов к местам установки орудий по указанию Начальника Артиллерии южгруппы, а также к разработке и постройке подъездных путей к ним для подвозки орудий»[464].
Несмотря на все трудности, к решающему штурму с 16 на 17 марта артиллерия 7-й армии была усилена. Перед первым штурмом артиллерия Южного и Северного участков, включая Краснофлотский и Передовой форты, состояла из 129 орудий, в подавляющем большинстве легких. Ко второму штурму число орудий было увеличено до 159, все прибывшие артиллерийские подразделения были вооружены тяжелыми орудиями. Но по мощи артиллерийского огня 7-я армия была значительно слабее Кронштадта, на вооружении которого находилось 210 орудий, в т. ч. 134 тяжелых. Если в артиллерии линкоров и кронштадтских фортов преобладали тяжелые орудия, то в 7-й армии – легкие, снаряды которых ничего не могли сделать с одной из лучших морских крепостей в мире. Генерал Козловский в интервью корреспонденту газеты «Новое русское слово» привел фантастические данные о соотношении артиллерии Кронштадта и 7-й армии: «По сведениям из очень осведомленных источников и по нашим наблюдениям, против нас действовала артиллерия, превосходящей силы нашей артиллерии не менее, чем в полтора раза»[465]. В действительности все было наоборот.
К Кронштадту перебрасывались новые пехотные части. Недостаток тяжелых орудий Троцкий и Тухачевский хотели восполнить многочисленными потерями, штурмуя мощную морскую крепость по льду, где каждый угол освещался прожекторами. 9-10 марта 79-я бригада 27-й дивизии в составе 3 полков – 235-го Невельского, 236-го Оршанского и 237-го Минского – прибыла в Лигово. Бригада насчитывала 8 тыс. штыков. Настроение бригады было абсолютно небоевым. Тухачевский явно не знал, что собой представляют его любимцы. Одной из главных причин такого настроения было очень плохое обмундирование бригады.
Путна объяснял неготовность бригады к боям и негативное отношение к советской власти трудностями в пути: «Отправились части, казалось, в благоприятном настроении, но из-за невероятно тяжелых условий переброски (чрезмерная плотность размещения в вагонах, антисанитарное состояние их, плохое обеспечение продовольствием и горячей пищей за недостатком походных кухонь), влиянием той контрреволюционной агитации, которой подвергались части на станциях в пути, ставшей исключительно интенсивной на самом побережье Финского залива…»[466] Эти причины сыграли, конечно, свою отрицательную роль, но не были основными. Подобное положение было практически во всех армейских частях, перебрасываемых в 7-ю армию. Казалось бы, что 79-я бригада, сохранившая свой основной костяк – более 40 % красноармейцев участвовали в Гражданской войне, – является надежной частью. Поэтому объяснения политруков и советских историков, писавших о большом числе дезертиров, направленных на доукомплектование бригады, неверны. В большинстве частей Красной армии бывших дезертиров было значительно больше. Солдатам прославленной дивизии так же, как и большинству красноармейцев, не нравилось то, что происходит в стране. Их тревожили тяжелые вести, получаемые из дома, а окончательно раскрыло им глаза положение в Гомеле и деревнях, где они стояли на квартирах. Особист, встретивший части 12 марта в Лигове, писал: «…эти части считаются вполне благонадежными и боевыми, в свое время отличившимися при взятии Омска. Я пошел на митинг 234-го Оршанского полка, где установил прямо противоположное настроение, резко антисемитское, с отказом идти на фронт. На призыв агитатора ‹…› раздались возгласы: „бей жидов“, „на фронт не пойдем“, „довольно войны – давай хлеба“». Видимо, долгое пребывание в Белоруссии, где в советских органах власти и среди комиссаров было много евреев, а также имена Троцкого и Зиновьева вызвали подобную реакцию. Некоторые выводы особиста ничего, кроме улыбки, вызвать не могут, например, как красноармейцы «…отказались принять резолюцию и покинули митинг, с руганью разойдясь по городу с буржуйскими песнями»[467]. По прибытии в Ораниенбаум антибольшевистские настроения в бригаде усилились. Солдаты прямо говорили, что не будут наступать на Кронштадт и сражаться против матросов: «…у нас много братьев и против них мы не пойдем, а если 27-я дивизия не пойдет, то не пойдет никто». Они явно ощущали себя лучшей частью Красной армии. 14 марта в 2 часа дня перед выстроенными полками пытались выступить Седякин и Дыбенко. Большинство красноармейцев не ответили на приветствие высоких начальников и не дали им говорить, выкрикивая: «…довольно, мы наслушались ваших речей»[468].
В дальнейшем события развивались стремительно. Приказ командарма о выходе на боевые позиции исполнил только 236-й Оршанский полк. 237-й Минский и 235-й Невельский вышли из казарм с оружием в руках, несмотря на попытки политруков и командиров их удержать. Выйдя из казарм, они устроили митинг. Тухачевский говорил об этом Каменеву: «…они двинулись к артиллерии для прекращения огня. Часть хотела идти к 80-й бригаде, часть – к 236-му полку, часть на Петроград. Это остановило их в версте от Ораниенбаума, где они снова начали митинговать, но были скоро окружены курсантами ‹…› и арестованы»[469]. Вместо того, чтобы действовать решительно, восставшие устраивали митинг за митингом, что дало возможность командованию бросить на митингующие полки всего один батальон надежных курсантов. Но этого оказалось вполне достаточно. 235-й и 237-й полки были разоружены без всякого сопротивления. Напуганные солдаты выдали так называемых зачинщиков беспорядков. В восставших полках было арестовано около 100 человек. Суд, состоявшийся в этот же день, был скорый и беспощадный. Если, конечно, можно назвать судом короткое заседание Чрезвычайной революционной тройки 1-го особого отделения охраны Финляндской границы Республики во главе с начальником 2-го отделения особого отдела Николаевым. 41 красноармеец 237-го полка и 33 – 235-го были приговорены к расстрелу. Приговор гласил: «Принимая во внимание, что мятеж был совершен вблизи фронта, на который обращены взоры рабочих и крестьян России и всего мира, что мятежники хотели предать рабоче-крестьянское дело, сыграв на руку засевшим в Кронштадте генералу Козловскому,
