сообщается о потерях Сводного полка: «Наши потери – убиты – 4, ранены – 3 и контужены – 4»[425]. О переходе 250 человек на сторону противника ничего не сообщается. Эти данные свидетельствуют, что никакого упорного боя не было, при первой же возможности курсанты перешли на сторону кронштадтцев. Видимо, сыграло свою роль и то, что курсанты хорошо знали о стоявших сзади заградительных отрядах с пулеметами. Кронштадтцы, бежавшие в Финляндию, рассказывали: «Масса войск на их стороне втайне сочувствовала кронштадтцам и шла в бой лишь по принуждению, подгоняемая сзади пулеметами, за которыми действовали коммунисты»[426].

На южные форты наступали другие части Южной группы: 561-й полк, несмотря на все сообщения о сочувствии красноармейцев полка Кронштадту, и Отдельный кронштадтский стрелковый полк, совершенно не готовый к боевым действиям. 8 марта, уже в 6:44 утра 1-й особый отдел сообщал: «…561-й полк, пройдя полторы версты, на Кронштадт дальше идти в наступление отказался. Причина неизвестна. Тов. Дыбенко приказал развернуть вторую цепь и стрелять по возвращающимся. Комполка 561-го принимает репрессивные меры против своих красноармейцев, дабы дальше заставить идти в наступление»[427]. Источник сообщает, что из состава полка 500 человек перешли на сторону противника. Командование 7-й армии считало главной причиной неудачи Южной группы крайнюю нерешительность действий 561-го полка и переход одного батальона этого полка на сторону противника. Если обороняющиеся не понесли особых потерь (не более 3 легкораненых), то потери наступающих были серьезными. Петриченко вспоминал: «Наступления противника причинили ему большие потери убитыми, ранеными, утонувшими и пленными (800 человек)»[428]. Но Петриченко определяет число пленных – 700 человек. Трудно поверить, что в таком бою, когда небольшая Северная группа потеряла 70 человек, по явно заниженным сведениям Угланова, при тяжелом артиллерийском и ружейно-пулеметном огне с близкого расстояния, при действиях заградотрядов Дыбенко были столь маленькие потери. Невозможно теперь точно подсчитать потери наступающих, но, видимо, убитыми, ранеными и пленными 7-я армия потеряла никак не меньше 1000 человек.

Хотя никаких упорных боев не было, все части 7-й армии и даже отборные курсантские полки не желали воевать с «красой и гордостью революции». Какие же выводы сделало командование 7-й армии и в первую очередь ее командарм?

Тухачевский был взбешен и напуган второй неудачей подряд. Его звезда лучшего полководца Республики начала закатываться. Но если под Варшавой его разбила польская армия, руководимая победителями в Первой мировой войне – французскими офицерами, то теперь его победила презираемая им «матросня». В разговоре с главкомом Каменевым он несколько раз просил «вывести всех матросов из Петрограда». Он стал бояться матросской вольности, несмотря на то, что держал в городе на случай матросского выступления свой основной резерв – бригаду курсантов. Помимо этого, он просил у Каменева тяжелую артиллерию: «…для серьезного штурма нужно нас усилить боеспособными ТАОНами и бронепоездами с 10-дюймовыми орудиями»[429]. В разговоре с Казанским и Углановым командарм успокаивал их и делал характерное признание: «…ведь первая атака была произведена в расчете на представляющуюся неподготовленность бунтовщиков. Сейчас дело иное, артиллерия непрерывно подходит»[430]. Тухачевский решил по-новому организовать артиллерийский огонь. Помимо артиллерии, командарм подчеркивал, что необходимо прислать надежные пехотные части и средства связи. Он настаивал перед Каменевым на отправке в 7-ю армию своей любимой 27-й дивизии в полном составе. Неудача наступления крайне отрицательно подействовала на войска. Все комиссары и командиры частей сообщали о том, что будет невозможно поднять их в атаку. Это относилось не только к таким ненадежным и слабым частям, как 561-й стрелковый полк или Отдельный кронштадтский полк, но и к отборным курсантским частям. Угланов прямо заявил Тухачевскому: «…сейчас состояние сил делает абсолютно невозможным бросить войска на новый штурм фортов»[431].

Помимо резкого усиления 7-й армии пехотой, артиллерией, средствами связи Реввоенсовет и политическое руководство в центре с одной стороны, а комиссары на местах – с другой считали, что необходимо послать в войска как можно больше самых надежных комиссаров и коммунистов. Не только поддержка большинством коммунистов Кронштадта восставших, но и недостаточная активность, а временами просто трусость многих коммунистов привели к требованию прислать в 7-ю армию абсолютно преданных военкомов. Тысячи политработников были направлены в части, в т. ч. и депутаты Х съезда РКП(б). Казанский и Угланов требовали от Тухачевского: «Необходимо во все батареи прислать стойких военкомов, которых в настоящее время заменяют политруки, не справляющиеся в своей задаче»[432]. От них требовалась не только агитация и пропаганда, не только смелость и желание увлечь своим примером колеблющихся солдат и курсантов. Комиссар Южной группы И. И. Лепсе откровенно написал Аврову, какими качествами должны обладать эти комиссары: «Получили 77 чел. коммунистов, из них надежных 10, а остальные мальчишки, нужны головорезы на Кронштадтскую публику…»[433] Яснее не скажешь – нужны в первую очередь палачи. Несмотря на все многочисленные просчеты оборонявшихся, на неприспособленность морской крепости к сухопутным атакам, она отчаянно сопротивлялась, вызывая изумление у своих противников. Большинство населения Кронштадта и его гарнизона стремилось в упорной борьбе освободиться от страшного режима и за это они готовы были героически сражаться, а у атакующих, даже иногда у отборных курсантских частей, часто не было никакого желания воевать за большевистскую диктатуру. Они шли в бой под угрозой расстрела, имея за собой заградительные отряды с пулеметами, сдавались в плен и переходили на сторону восставших при любой возможности. Козловский вспоминал: «Нас спасало лишь то, что большая часть войск была явно на нашей стороне (штурмующих. – Л. П.), в бой шла неохотно, подгоняемая сзади пулеметами коммунистических отрядов, и легко сдавалась в плен. Из части этих пленных под конец обороны был сформирован отряд, который действовал бок о бок с нами и, в конце концов, интернировался в Финляндию»[434]. Предпринимались определенные меры, необходимые для обороны: вооружение рабочих, образование матросских сухопутных отрядов. Арканников вспоминал: «Для усиления обороны начали производиться некоторые инженерные работы, приводятся в боевое состояние устарелого типа батареи (орудия образца 1876 и 1877 гг. крупных калибров), кои доселе по своей малой дальности и непригодности для морского боя не состояли на вооружении, но которые теперь, безусловно, годились для обстрела ораниенбаумского берега»[435]. Козловский писал об увеличении числа артиллеристов на основных батареях, о формировании «4-х орудийной 3-х дюймовой батареи, которая имела подвижной характер, – пушки и снаряды перевозились на санях транспортного обоза». Рабочие в первые дни обороны выпускали по 50 снарядов в день для пушек Канэ, «…в дальнейшем можно было повысить их производство до 100 штук в день»[436]. Оборону крепости облегчало наличие очень