родную, до боли любимую усадьбу. Здесь, на острове, было свободнее, не надоедала и охрана, усиленная, фиксировавшая всех подозрительных лиц. Подозрительные сюда попасть не могли — в этом прелестном уголке жили и отдыхали сановники и высокие чиновники, знавшие друг друга в лицо. Друг друга знали и их домочадцы.

В то время Елагин остров представлял собой огромный парк с длинными и короткими аллеями. Дач было мало. Всё больше казённые, на которых и селились высшие должностные лица.

Столыпины разместились во дворце, в котором когда-то любили иногда пожить император Александр III — отец Николая — и императрица Мария Фёдоровна. Здесь они давали даже небольшие балы в красивом овальном белом зале с хорами. Две комнаты, в которых когда-то живал Александр III, были всегда заперты.

— Теперь вы находитесь в полной безопасности, — говорили Столыпину жандармы.

И действительно, он мог свободно выходить в сад на свежий воздух, а детям не приходилось сидеть во дворце. Все меры безопасности были соблюдены: сад огорожен колючей проволокой, вдоль заграждения ходили охранники, а снаружи несли службу часовые.

Однажды маленькая дочка Столыпина спросила:

— Папа, а почему наш сад окружён колючей проволокой?

— Чтобы злые люди сюда не влезли, детка.

— А как же я прошла и даже платье не разорвала?

— Не может быть! Ты прошла через колючую проволоку?

— Да. Хотите покажу, как я прошла?

Взрослые отправились смотреть место, где удалось пройти девочке. За Столыпиным шли дежурные чины и их начальник.

— Да можно и не искать специально то место, — сказала малышка, — можно и здесь пройти.

И на глазах изумлённых жандармов пролезла через ограждение, подобрав платьице.

— Вот вам ваши бастионы, — усмехнулся Столыпин.

Сконфуженный начальник охраны заверил, что всё будет немедленно исправлено.

На думской трибуне

Никто не ожидал, что новый министр внутренних дел, а затем и глава правительства, не в пример своим предшественникам, окажется хорошим оратором. Да, Пётр Аркадьевич умел говорить и красиво, и убедительно, публичных выступлений не боялся. Свидетельство тому выступления в Государственной думе. Разные по времени, они, тем не менее, характеризуют целеустремлённую политику реформатора, его убеждённость в занятой позиции.

Первый документ — ответ Столыпина, как министра внутренних дел, на запрос Государственной думы по поводу ареста Антона Щербака. Запрос был сделан сразу двум министрам — внутренних дел и юстиции.

Перед депутатами выступил министр юстиции Щегловитов, разъяснив, что Антон Петрович Щербаков, он же Щербак, привлечён к ответственности по трём уголовным делам, из которых два производятся в округе харьковской судебной палаты, а одно — в московской. Разъяснив депутатам, почему была принята мера пресечения, Щегловитов в конце своего короткого выступления сказал:

— Я не буду утомлять внимание Государственной думы ввиду того, что господин министр внутренних дел сообщит Думе имеющиеся у него по этому предмету сведения.

Уверенно Столыпин взошёл на думскую кафедру.

Ответ министра внутренних дел П. А. Столыпина на запрос Первой Государственной думы о Щербаке, данный 8 июня 1906 года:

“Что касается Щербака, то министр внутренних дел мало может прибавить к тому, что сообщено господином министром юстиции. В Сумском уезде Харьковской губернии введено военное положение, и, на основании 8-й статьи военного положения, все меры по ограждению порядка и спокойствия принадлежат местному генерал-губернатору, который может и мог принять какие-либо меры по отношению к Щербаку. Я, со своей стороны, как только получил сведения о положении дела в Сумском уезде, внёс это дело в особое совещание, которое рассмотрело его и постановило: ввиду производящегося о нём судебного дела и принятия его содержания под стражей, переписку об охране прекратить. Дело его в порядке охраны прекращено”.

Выслушав министра, председатель Думы сказал:

— Министр внутренних дел имеет ещё дать разъяснение по запросу, означенному у нас под вопросом один. Этот запрос касается фактов, оглашённых относительно департамента полиции, у которого, по сообщению газет, была оборудована специальная типография, печатавшая возмутительные воззвания. Запрос состоял в следующем: “Известны ли господину министру приведённые факты, какие меры приняты им для наказания виновных, и что министр намерен сделать для предотвращения таких преступлений в будущем?” И другой вопрос, господа. Независимо от этого, “известно ли господину министру, что администрация переполнила тюрьмы заключёнными, в числе коих есть невинные и что, в нарушение законов, даже законов исключительных об усиленной и чрезвычайной охране, власти содержат заключённых свыше установленного срока без предъявления какого бы то ни было обвинения, доводя таким путём до отчаяния, выражающегося в добровольной голодовке?”

— Я вас понял, — ответил Пётр Аркадьевич. — И объясню вам...

Из выступления П.А. Столыпина в Первой Государственной думе 8 июня 1906 года:

“...Суть рапорта чиновника особых поручений Макарова заключается в следующем: департамент полиции обвиняется в оборудовании преступной типографии и в распространении воззваний агитационного характера, затем в участии жандармского ротмистра Будаговского в распространении преступных воззваний и прокламаций того же характера, затем в бездеятельности властей департамента, не принявшего мер пресечения против преступных деяний. При производстве по этому делу тщательного расследования оказалось следующее: в середине декабря 1905 года жандармский офицер Комиссаров напечатал на отобранной при обыске бостонке воззвание к солдатам с описанием известного избиения в городе Туккуме полуэскадрона драгун, с призывом свято исполнять свой долг при столкновении с мятежниками. Это воззвание было послано в Вильну в количестве 200-300 экземпляров. Кроме того, был сделан набор другого воззвания к избирателям Государственной думы. В это время его начальству стало известно об этих его деяниях, и оно указало ему на всю несовместимость его политической агитации с его служебным положением и потребовало прекращения его деятельности, внушив ему, что оставление на службе одновременно с политической деятельностью невозможно. Вследствие этого был немедленно уничтожен набор воззвания к избирателям и была послана телеграмма в Вильну об уничтожении тех экземпляров воззвания к солдатам, которые не были ещё розданы...

Некоторые уяснения неправильных действий жандармских офицеров следует почерпнуть из воспоминаний о тех ужасных событиях, которые переживала Россия минувшей осенью и зимой, событиях, которые поселили во многих совершенно превратное понятие о долге перед родиной. Участие должностных лиц на собраниях крайних партий сменялось страстной агитацией против начал, проповедуемых этими партиями, причём оба эти явления несовместимы с сознательным положением должностных лиц и должны быть признаны в равной степени нетерпимыми. В частности, относительно ротмистра Будаговского надо принять во внимание обстановку, в которой ему приходилось действовать. Не имея в распоряжении своём достаточно войска и видя захват железнодорожной станции и земского