Германией, аннексировала Боснию и Герцеговину. Ещё одна, кстати, империя, развалившаяся во время Первой мировой войны, в которую она вступила со своей союзницей — Германией, нарывалась на драку значительно раньше.

Настырная Австро-Венгрия объявила о своей аннексии ещё осенью — в октябре 1908 года. А до этого в частных переговорах русский министр иностранных дел Извольский объяснил австро-венгерскому коллеге графу Эренталю в Бухлау, что подобное решение лишь приведёт к опасным последствиям.

— Зачем вам это надо? — сердечно интересовался он. — Я понимаю, что вас поддерживает Германия, но мы же не можем смотреть, как вы третируете наших братьев-славян. Вы толкаете нас на войну, а война, смею вам заметить, невыгодна нам обоим.

Эренталь стоял на позиции, на которую его определил император Франц-Иосиф, с доводами Извольского не соглашался. Переговоры ни к чему не привели, отношения между Россией и Австро-Венгрией испортились. Тогда Россия сделала предложение: коли спор затянулся, надо провести международную конференцию, чтобы обсудить требования Австро-Венгрии. Австро-Венгрия не соглашалась, настаивала на аннексии без конференции.

— Для чего сбор дипломатов и ненужные споры, если и так всё ясно? — считал граф Эренталь.

За Австро-Венгрией маячила Германия.

Европа была накануне войны. Дипломаты находились в нервном ожидании. Все гадали, какой новый ход сделает каждая из сторон, в какое русло направят события.

Как раз в те дни русский морской агент Бок получил телеграмму о прибытии гардемаринского отряда, который возвращался из Средиземного моря, в Киль. В его обязанности входило встречать и провожать свои суда.

Получив телеграмму, Бок развёл руками:

— Неужели в Штабе не знают, что немцы готовы разослать мобилизационные карточки и начать войну?

Немцы тоже удивились смелому решению русских. Оно им было непонятным.

Ещё более удивился адмирал Литвинов, командовавший отрядом гардемаринов, когда увидел, что каждое его судно поставлено на рейде в Киле между двумя немецкими броненосцами, готовыми в любую секунду открыть огонь в упор.

Нервы адмирала были взведены, как курок. Он, как человек военный, понимал, что война вспыхивает внезапно, как спичка, поджигающая огромный дом, и погасить пожар зачастую не удаётся. Литвинов ждал момента, чтобы убраться из неприветливого Киля.

А Николай II был настроен воинственно. Правда, взбучка, заданная японцами, его как-то сдерживала, он хорошо понимал, что отличие войны европейской от дальневосточной состоит в том, что она, втянув и другие страны, может стать намного разорительней. О том, что она может быть губительной, царь даже не задумывался.

Против войны выступил Столыпин. Насколько резким и твёрдым он был во внутренних делах, настолько мягким и уступчивым оказался в делах иностранных. Этого государь не ожидал.

— Мы не можем позволить Австро-Венгрии делать всё, что она хочет, даже если её поддерживает Германия, — заявил государь.

Столыпин свою точку зрения изложил вполне конкретно и логично:

— Война в нынешней ситуации нам не нужна.

— А как, Пётр Аркадьевич, по-вашему, выглядит нынешняя ситуация? — спросил Николай II.

— Я не из слабых, ваше величество, вы это прекрасно знаете, но я считаю сегодня Россию не готовой к войне. Мы не осуществили программу, дающую ей внутреннее оздоровление. Мы не можем мериться силами с внешним врагом, пока не уничтожены враги внутренние.

— Кого вы имеете в виду? — спросил государь.

— Партию эсеров. Она готова нанести удар в спину, и вы это знаете не хуже меня.

— Но мы с ними долго не сможем управиться, — заметил Николай II.

— Они будут иметь силу, пока не проведена аграрная реформа. Да, они никогда не упустят удобного случая для уничтожения могущества нашей Родины. А чем же могут быть созданы более благоприятные условия для смуты, если не войной?

Государь призадумался, помолчал. Потом согласился:

— Вы правы. Сегодня мы к войне не готовы. Германия сразу же бросится спасать Австро-Венгрию, которую, как уверяют меня военные, мы опрокинем одним ударом. А потом придётся воевать с Германией. Вы, Пётр Аркадьевич, правы, война нам сегодня не к чему.

Мы не знаем, сколько времени уговаривал Столыпин государя пойти на компромисс — пять минут, десять, час. Но знаем, что и другие высказывали государю свою точку зрения: если мы хорошенько прижмём австрияков, то германцы могут, не вступая в войну с нами, повести переговоры, чтобы примирить стороны.

— Это абсурдно, — считал Столыпин. — Если бы Германия хотела мира, она бы не позволила своей союзнице лезть на рожон. Война с Австро-Венгрией была бы войной и с Германией.

Николай II к мнению Столыпина прислушался. В считанные часы информация о том, что Россия не станет выступать против Австро-Венгрии, долетела до Берлина. И мигом изменились отношения. Ещё вчера натянутые, они стали почти дружескими. Наступило оживление и в Киле, где стояли русские корабли “Слава”, “Цесаревич” и “Богатырь”. Принц Генрих с принцессой посетили броненосец “Цесаревич” и за шампанским долго беседовали с адмиралом Литвиновым, который заинтересованно внимал рассуждениям немца.

— Каковы бы ни были отношения между Россией и Германией, — заверял тот, — я всегда останусь верным другом вашего царя, и он всегда найдёт во мне поддержку. Прошу вас, вернувшись в Россию, передать ему мои слова.

Русские корабли отбыли на родину.

То была маленькая, но очень важная победа Столыпина. Он одолел партию войны, которая толкала царя на сражения с тем, чтобы получить награды и добиться славы. За теми, кто стремился к войне, стояли другие фигуры, преследующие своекорыстные цели.

Так всегда в истории: некие силы, находясь за кулисами, играют теми, кто выступает на сцене. Они не говорят вслух о своей корысти, предпочитая, чтобы каштаны из огня таскали для них другие, сующие руки в огонь. Шкурные интересы закулисных политиков всегда прикрываются высокими фразами об интересах Отечества и о том, что надо ему помочь.

У тех, кто за кулисами — военные подряды, заказы, прибыли, проценты и, конечно, осязаемые барыши.

Пётр Аркадьевич прекрасно понимал, что эти скрытые фигуры самые опасные, именно они толкают страну в хаос, бездну. Потому он говорил:

— Пока я у власти, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы не допустить Россию до войны!

Семейные радости

Революционная печать называла Столыпина “вешателем”, в народе виселицы называли “столыпинскими галстуками”. Так массы характеризовали наступление реакции и поражение революции.

Как должен был действовать человек, призванный навести в стране порядок и победить революцию? Не с распростёртыми же объятиями должен был принимать разрушителей империи!

Он просто исполнял свой долг.

Государь его усердие и энергию отметил:

— Вам нужен кратковременный,