Раздался рык смертельно раненого вепря и на Остапа, сокрушая столы и стулья, ринулся багровый армянин.

Последнее, что успел сделать Остап — это крикнуть Сене, чтобы тот спасал Машу.

Командор очнулся от прохладного, неземной нежности ветерка. Рядом были перила. Он подтянулся и заглянул вниз.

Внизу было небо.

Но какое? Яркое, населенное, обильно покрытое созвездиями улиц и площадей, насыщенное движущимися светлячками трамваев. Это было земное небо, не вызывающее никаких сомнений и отнюдь не наводящее на мысли о бренности всего земного.

Остап взглянул наверх. Там тоже было небо. Обыкновенное. Такое, как в Калуге или Одессе, а может быть, и в Рио-де-Жанейро. Оно, правда, несколько уступало "земному" небу в освещении, но все же было очень красиво.

По щекам Остапа катились слезы, быстрые, крупные.

— Остап Ибрагимович, идемте… — позвал тихий голос. Машин.

— Сколько? — спросил Остап, не оборачиваясь.

— Немного, — ответил Сеня. — И вот это.

Остап оглянулся. В руках у Сени был обломок граммофонной трубы.

Он размахнулся, чтобы зашвырнуть обломок в нижнее небо.

— Не спешите, — остановил его Бендер.

— Почему?

— Есть идея.

Утром все трое стояли на холме на южной окраине Тифлиса. Внизу лежал молодой дачный поселок.

— Остап Ибрагимович, не щурьтесь, пожалуйста, — забеспокоилась Маша, — я и так на ваш левый глаз почти всю пудру истратила. Сенечка! — продолжила она прерванный разговор. — Может, мне вернуться? Вам и без меня трудно. Никто меня не тронет. На Фуникулер я больше ни ногой. Пойду опять на трикотажную фабрику, — добавила она неуверенно.

— Нет, — отрезал Сеня и поправил на плече сумку с Машиными вещами. — Ни на Фуникулер, ни в другой ресторан, ни на фабрику. Возвращаешься к тетке в Туапсе и ждешь меня 3 месяца. Ровно 3 месяца. Обещаю, я за тобой приеду.

Остапа решительность Сени не удивила, он понял все еще в ресторане.

— Так. Подходящий курятник. Приступаем. Сеня, держи свою рейку или как там она называется. Ну и сантиметры же ты нарисовал. Этот вот, по-моему, раза в два больше того.

— Так ведь на глазок, Остап Ибрагимович…

— Маша, бери блокнот и косынку. Лучше вон ту, красную. А эту дай мне. Накрывать "ценный прибор", когда владельцы недвижимости подойдут слишком близко.

Бендер еще раз осмотрел подобие треноги с закрепленным на макушке обломком граммофона.

— Повторяю! — скомандовал он. — Работаем по системе Станиславского: зритель как бы есть, но его как-бы нету. Понятно?

— Это в том смысле, что на жильцов не смотреть? — кокетливо спросила Маша.

— Умница! — подтвердил Остап.

Через несколько минут жители поселка увидели деловито снующих между домами геодезистов. Первым почуял неладное товарищ Сандыкашвили.

— В чем дело, товарищи? — спросил он, водрузив живот на перила веранды. — Нефть ищете?

— Слушайте радио, — ответил Остап, не удостоив дачевладельца взглядом.

Обеспокоенный товарищ Сандыкашвили включил комнатный репродуктор. Послышался хрип, после чего бодрый женский голос заверещал:

"Внимание, товарищи, передаем оперетту "Прекрасная Елена". Действующие лица:

1. Е л е н а — женщина, под прекрасной внешностью которой скрывается полная душевная опустошенность.

2. М е н е л а й — под внешностью царя искусно скрывающий дряблые инстинкты мелкого собственника и крупного феодала.

3. П а р и с — под личиной красавца скрывающий свою шкурную сущность.

4. А г а м е м н о н — под внешностью героя скрывающий свою трусость.

5. Т р и б о г и н и — глупый миф.

6. А я к с ы — два брата-ренегата.

Музыка оперетты написана Оффенбахом, который под никому не нужной внешней мелодичностью пытается скрыть полную душевную опустошенность и хищные инстинкты крупного собственника и мелкого феодала".

Минут десять товарищ Сандыкашвили пытался найти связь между древнегреческим феодалом Менелаем и человеком в белой фуражке, но так ничего и не найдя, вконец перепуганный бросился на улицу.

— Не мешайте работать, — сказал геодезист, набросив платок на страшный прибор. — Что вам не понятно? Международная обстановка напрягается с каждым днем. Кантонцы захватили Хэнань. Разве не слышали? Принято решение, — он сделал паузу и закатил глаза. — Вы понимаете, кем? Короче, принято решение продолжить Военно-Грузинскую дорогу под названием Военно-Армянской от Тифлиса до Еревана.

— Но почему вы меряете мой огород? — залепетал товарищ Сандыкашвили.

— Не только огород, но и дом. И не только ваш, но и практически все в поселке. Здесь пройдет трасса. Гордитесь.

— Нет! — завизжал дачевладелец. — Не может быть!

— Может, генацвали, может… И что вы так волнуетесь? Все домовладельцы получат компенсацию в соответствии со стоимостью стройматериалов по государственным расценкам. Отойдите, генацвали, не мешайте работать.

Но "генацвали" начал бегать по кругу, хватая геодезистов за руки и задавая глупые вопросы в том смысле, что неужели нельзя проложить дорогу в двадцати метрах левее или правее, на что мужчины отвечали странными словами про небо в клеточку и Северное сияние, а девушка — про какой-то 101-й километр. Вокруг собрался почти весь поселок. Все страшно волновались.

Наконец старший геодезист, похлопав товарища Сандыкашвили по щеке, сказал, что такие вопросы решаются "тет-а-тет" и не под открытым небом.

— Считаться не приходится, — добавил он многозначительно.

Что такое тет-а-тет товарищ Сандыкашвили не понял, но тут же пригласил геодезистов к себе. Одновременно он подмигиванием, поцокиванием и выразительными жестами призвал мужчин не расходится, но разогнать по домам женщин, детей и коз…

— На то, чтобы раствориться в складках местности, — процедил Остап, помахивая на прощание благодарным дачникам, — у нас всего четверть часа. Как раз достаточно, чтобы обойти поселок за следующим холмом в направлении, противоположном ожидаемой погоне, и проникнуть в город. Далее, вплоть до Батуми мы не знакомы.

— А почему именно пятнадцать минут? — беззаботно спросила Маша, посылая последний воздушный поцелуй товарищу Сандыкашвили.

— Судя по их рожам, мысль подстраховаться придет им не раньше, чем минут через десять. Судя по навару, — Остап похлопал пухлый сверток, который Сеня прижимал к груди, — еще через пять минут зазвонят телефоны в народных комиссариатах. Ну, а судя по отменному качеству грузинских дорог, их тут же поднимут на смех. Возможно, все произойдет на 2–3 минуты раньше. Но учитывая, сколько времени им потребуется, чтобы переварить… Все. Они нас не видят. За мной, пригибаясь, вперед! Маша, снимите же косынку!

Автобус Тбилиси-Батуми вышел по расписанию. Поскольку Сеня сидел на правой стороне и смотрел в правое окно, а Маша сидела на левой стороне и смотрела в левое, то Остап устроился на заднем сиденье и смотрел вперед. Больше всех неукоснительное следование инструкциям мучило Машу: на ее коленях лежала большая сумка с новыми платьями, туфлями, парфюмерией и бижутерией.

Радостный гомон сметных, сверхсметных и особенно внесметных пассажиров, а также тяготы