любил приходить к Юрию Ивановичу и слушать его лекции о великих писателях и их шедеврах. И пусть много лет минуло с тех пор и мало что осталось в памяти, не мог он забыть человечность и доброту старого библиотекаря. И потому сейчас его снова, как в детстве, потянуло поговорить со старым другом – ему почему-то показалось, что он поймет его.

–Что же это творится, Юрий Иваныч? Кругом негры одни, понаехали понимаешь.

Старик улыбнулся.

–Расизм – это плохо, Коля.

–Я не расист, но… Неужели все, что по телевизору говорят – правда?

–О чем ты?

–Ну что мы с эфиопами братья и всякое такое.

–Чушь. Во-первых, потому что никакие предки Пушкина никогда не были эфиопами. Они были евреями. Абрам Петрович, Осип Абрамович – ну что это, по-твоему, эфиопские имена? Во-вторых, потому что никакой Маннергейм никогда не был эфиопом – ты посмотри на его фотографию в любой энциклопедии. То, что один режиссер случайно или по глупости снял негра в его роли, еще ни о чем не говорит. Ленин действительно сделал революцию на немецкие деньги, но ни в какие быры их никто не конвертировал.

–Но почему же тогда все верят?

–Видишь ли, Коля, российское общество – это общество особенное. Ты вспомни героев русских сказок – Емеля, золотая рыбка, конек-горбунок. Идеей фикс народа являлось всегда обогащение без каких-либо усилий, чудо, нонсенс. Потому этот народ приучен исторически верить в чушь. В абсурд. Главное, чтобы венцом этого абсурда было сиюминутное улучшение жизни людей. И все. Социум у тебя в руках. Они настолько устали жить плохо и скверно, что готовы поверит хоть богу, хоть черту. Расскажи любую сказку – и они охотно съедят ее с потрохами, лишь ы она заканчивалась хэппи-эндом для них.

–А что потом? Ведь, рано или поздно, глаза раскроются?

–Ну это погоди. Сколько воды утечет…

–Но ведь сколько веревочке ни виться…

–Ну да.

–И что будет потом?

–Не знаю. Ливия, Румыния 1989, Афганистан. Не знаю. Да и знать не хочу.

Эбенга, придя на работу, недолго горевал. Включив телевизор, он нарвался на какую-то передачу, в которой комментировали недавно принятый «закон Паши Маслова». Отныне все поползновения в адрес Эфиопии, эфиопов, российско-эфиопских отношений, символики и прочего приравнивались к государственному преступлению, за которое полагалась смертная казнь. Он был человек простой – и не сразу понял всю значимость и полезность закона для самого себя. Но даже то тупых когда-нибудь доходит. Дошло и до него.

Утром следующего дня все действующие лица «готовящегося государственного переворота» (именно так эфиоп классифицировал свои неудачи) – Надежда Маслова и вице-мэр Стержаков – были арестованы приехавшим из областного центра следователем и увезены в неизвестном направлении. Происходило это на городском рынке, при большом скоплении народа. Случайно здесь затесался и библиотекарь Юрий Иванович.

–За что Вы их? – спросил он у следователя.

–А они против РЭПа. И быра. А быр – наш!

–Тогда и меня заберите тоже.

–Что Вы делаете, Юрий Иванович? – закричал Коля, ставший невольным очевидцем произошедшего. Вообще-то, очевидцев было много, но закричал один парень.

–Молчи, дурак, а то и тебя заметут, – одернул его Вася Афанасьев.

–А тебя за что? – спрашивал следователь.

–А я тоже против быра. Чушь это все да и только.

Просить служителя порядка дважды не пришлось – вскоре запихнули в воронок и его.

А вечером этого дня Коля шел с работы домой и бормотал себе под нос:

–Бардак какой-то. Чушь. Понять ничего не могу… Какие-то негры, быры, теперь еще и говорить ничего нельзя…

Ему упорно казалось, что не просто троих его сограждан увезла полицейская автомашина – она навсегда увезла из тихого уральского городка ум, честь и совесть.

Иван Иванович Объедков давно был на пенсии. Давным-давно, в пятидесятых, когда он только начинал службу в милиции, все было по-другому. Была законность, был порядок. Во всяком случае, так он считал. Считал потому, что законность у него всегда ассоциировалась с расстрелами, которые он выполнял в подвале челябинского городского трибунала. Потом, в шестидесятые и семидесятые их стало меньше, а в конце восьмидесятых он и вовсе ушел на пенсию – служить ради одного смертного приговора в год он считал ниже своего достоинства. И с тех пор проводил свою жизнь днем – во сне, а ночью – в качестве сторожа автостоянки. Спать днем доставляло ему какое-то особое удовольствие – быть может, потому, что он не мог лицезреть происходящего беззакония (то есть отсутствия смертных казней) в своей стране. И именно поэтому порадовал его телефонный звонок из приемной начальника УФСБ, раздавшийся однажды днем в его квартире и разбудивший его.

–Иван Иванович?

–Да.

–Из ФСБ говорят. Вас хочет видеть генерал Пирогов.

–Когда?

–Да хоть сейчас.

Надев выходной костюм, Иван Иванович не быстро побежал – он низко полетел – в управление, благо, оно находилось рядом с домом.

–Так вот Иван Иванович, есть для Вас работа.

–Какая же? Я признаться, мало чего умею.

–Как раз по Вашей части, – улыбнулся генерал. – Про «закон Паши Маслова» слыхали?

–Как не слышать, замечательный закон, смертную казнь наконец вернул!

–Верно. И на днях наш областной суд рассмотрел три дела по этому закону, все обвиняемые признаны виновными. И надо бы привести приговор в исполнение!

–А кассация? – Иван Иванович был юристом до мозга костей, и беззакония не допустил бы ни за что.

–Обижаете. Все честь по чести. «Приговор оставить без изменения, кассационную жалобу – без удовлетворения». Да вот, сами почитайте…

Генерал протянул ему папку, но старик поверил на слово.

–Когда можно приступать? – с благоговейной дрожью в голосе осведомился он.

–Да хоть сейчас.

Надевая в подвале старого здания трибунала, где теперь находилось УФСБ, кожаные краги, очки и комбинезон, пропитанный алебастром, вновь почуял Иван Иванович дух закона – дух пятидесятых, когда едва ли не наизусть учил цитаты из любимого сочинения любимого Вышинского о том, что «признание – царица доказательств». Когда гремели по всей стране выстрелы на полигонах и в подвалах, когда на допросах ломались кости инакомыслящих, а известный актер Смирнов-Сокольский шутил, отвечая на вопрос журналиста «Как живете?». «Как в трамвае, – говорил он. – Половина сидит, половина-трясется». Тогда еще Иван Иванович думал: «Кончить бы его, контру». Но…

Судьба распорядилась иначе – актер умер глубоким стариком своей естественной смертью, и отправить его на тот свет Ивану Ивановичу не пришлось. Зато он отправил на тот свет сегодня троих – библиотекаря Юрия Ивановича, Надю Маслова и бывшего вице-мэра Стержакова. Как знать,