увлекало многих, но это было не больше как вид действительного учения Кириллова. Касательно умственных способностей Евтихия западные писатели не высокого мнения[707]. Но с этим мнением можно соглашаться только отчасти. Правда, что Евтихий не получил серьезного и систематического образования, но он был изворотлив, понятия его определенны и строго формулированы; вообще он отчетливо представлял свое учение, насколько это возможно было для догмата высокотаинственного.

На иной богословской точке зрения стояли: председатель собора Константинопольского патриарх Флавиан и первый изобличитель и доносчик на Евтихия Евсевий Дорилейский. При всем сходстве в воззрениях, как мы увидим, Флавиан и Евсевий представляли, однако, по крайней мере на первых порах некоторые разности, которые тем не менее не мешали им идти к одной общей цели. Флавиан вышел из рядов антиохийских богословов. Во время споров несторианских принимал сторону Нестория, если только этого именно Флавиана Кирилл называл в одном своем послании «смутотворцом» (φυρατής)[708]. Но он принял унию и тем самым порвал всякие связи с прежним еретичеством и стал почитателем Кирилла. Флавиан, как антиохиец, в отличие от Евтихия, признавал вполне авторитетными не только соборы все- ленские — никейский и ефесский, но и вселенский Константинопольский собор (ταΐς έx θέϭ εϭ ι ἐν N ιxaiᾳ x αὶ ἐν ΚωνσταντινU πόλει)[709]. В своих воззрениях на учение о лице Богочеловека он опирался по преимуществу[710], а может быть и исключительно, на униальные документы. Вот в каких именно словах излагает Флавиан сказанное учение: «проповедуем одного Господа нашего И. Христа, рожденного по Божеству от Бога Отца безначально прежде век, в последние же дни ради нас и ради нашего спасения родившегося по человечеству от Девы Марии, совершенного Бога и совершенного человека, по восприятию разумной души и тела, единосущного Отцу по Божеству и единосущного Матери по человечеству. Итак, исповедуя Христа в двух естествах после Его воплощения от Святой Девы и вочеловечения, мы исповедуем в одной Ипостаси и одном лице одного Христа, одного Сына, одного Господа. И не отрицаем, что одно естество Бога Слова воплощенное и вочеловечившееоя, потому что из двух (естеств) один и тот же есть Господь напгь Иисус Христос»[711]. Эти слова учения Флавианова представляют весьма близкое, можно сказать, буквальное повторение того исповедания веры, которое прислано было Иоанном Антиохийским Кириллу, и которое сделалось основой унии. Исключение составляет фраза Флавиаова, говорящая об одном естестве Бога воплощенного: ее нет в исповедании веры Иоанна. Но она повторяется не раз в посланиях Кирилла, писанных этим мужем после унии[712]. Флавиан говорит вообще словами униальных документов, потому что он был искренний друг унии. Стоя за унию, в Евтихии, напротив, он видел врага уиии, против которого следовало бороться, как против еретика и возмутителя церкви. Флавиан ставнл в упрек и вину Евтихию, что он не нризнавал (πειρώμενος ἀνατρεηειν) одного из важных сочинений Кирилла, именно «послания к восточным епископам», в котором он, Кирилл, авторизовал вышеупомянутое исповедание веры Иоанна Антиохийского. На это послание смотрит Флавиан, как на такое, на котором должно основываться согласие церкви (πάντες ϭ υνέθεντо) в вере[713]. Из прочих сочинений Кирилла патриарх константинопольский упоминает только послание Кирилла к Несторию, читанное на III вселенском соборе и заключающее не менее ясное исповедание о двух естествах во Христе, как и послание к восточным[714]. Патриарх был в связях с защитниками унии в других местах, например, с патриархом Антиохийским Домном, прееемником Иоанна[715]. Свое антимонофизитское учение Флавиан излагает в словах решнтельных и точных. Он говорит в противоположность Евтихию: «единение двух сошедшихся во Христе естеств состоит не в том, будто эти естества слились своими свойствами вместе, во едино, но в том, что свойства естеств пребывают совершенными (perfectae naturarum proprietates) во взаим- ном общении»[716]. После этих объяснений характер догматики Флавиана, полагаем, становится ясен.

Что касается до Евсевия Дорилейского, то он, позволим так себе выразиться, прошел совершенно другую богословскую школу по сравению с патриархом Флавианом, хотя и пришел к одинаковой с последним цели. Евсевий в начале своей исторической деятельности является сильным врагом Нестория[717] и, следовательно, сторонником Кирилла. Ои публично и не раз изобличал Нестория. Догадываются, что это именно он прервал однажды нечестивую его проповедь, что это именно он сочинил прокламацию против Нестория, распространившуюся в Константинополе и сравнившую его учение о учением Павла Самосатского[718], следовательно, он был александриец по своим богословским взглядам. Таким он и является пред нами действительно. Подобно всем александрийцам, он признавал соборы вселенские Никейский и Ефесский[719], но не признавал собора константинопольского II вселенского[720]. Писателями авторитетными в разрешении богословских вопросов считает именно тех писателей, которых высоко ставила церковь александрийская — в широком смысле слова[721]. С первого взгляда непонятное и, по-видимому, не искреннее заявление Евсевия на соборе константинопольском что «Евтихий друг ему»[722], при нашем понимании Евсевия, получает свой полный смысл. Евсевий и Евтихий с данного времени были дружески связаны одним делом — борьбою с Несторием. Но Евсевий не остался тем, чем навсегда остался Евтихий. Он принял унию, признал ее важность и значение, чего не сделал Евтихий. Евсевий также ревностно стоял за унию, как и Флавиан. Послание Кирилла «к восточным», в котором этот отец церкви авторизовал исповедание Иоанна Антиохийского, Евсевий считает краеугольным камнем, на котором должен утверждаться каждый истинно верующий в Богочеловека Христа; он называет это послание таким, в сообразности с которым «надлежит мудрствовать всем святым церквам»[723]. Евсевий был защитником и поборникои унии, вышедшим из рядов почитателей Кирилла и врагов Нестория. В этом отличие его от патриарха Флавиана. Нам кажется, что вследствие этого точка зрения Евсевия в некоторых (не во всех) отношениях была шире Флавианской. Он мог понимать Кирилла целостнее, полнее, ибо дли него Кирилл являлся великим как в деле унии, так и до унии. Евсевий был александриец, ревностный александриец; не в этом ли лежит причина того озлобления, с которым преследовала его партия монофизитская: монофн- зиты могли смотреть на него, как на прямого изменника, предателя веры, перебежчика.

Обращаемся к изучению догматической деятельности собора константинопольского 448 года. Для нас единственно важно рассмотреть вопрос: на какой догматической точке зрения стояли отцы этого собора, за что они ратовали и против чего они восставали? Совокупность всех фактов собора константинопольского показывает, что отцы оного ценили в особенности ту часть церковной деятельности Кирилла, когда он принял некоторые положения антиохийской догматики, в так называемой