шею. Он выбрал длинную веревку, привязал ее к надоконной балке — знаете, в немецких домах имеются балки с колесиком, чтобы поднимать громоздкие вещи прямо в окно — и выпрыгнул из окна. Но не учел, что длинная веревка не так прочна, как короткая. В общем, она разорвалась, и он вместо шеи сломал себе ноги.

— Сумасшедшим самое место в могиле, — Габриэли сложил пальцы характерным жестом. — Зачем счастливому влюбленному убивать себя, если он не сумасшедший? — добавил он в ответ на недоуменный взгляд Руди.

Тот хлопнул себя по лбу.

— Я забыл, — сообщил он, — мой камрад[5] страдал болезнью крови, передающейся по наследству, и не хотел порождать больное потомство.

Синьор Габриэли презрительно поморщился.

— Убить себя из-за женщины — это безумие, помноженное на глупость, — заключил он.

— Что возвращает нас, — продолжил свою речь судья Откин, — к теме мотива. Сплит стал проверять, насколько основательными были те два, о которых шла речь. Я имею в виду сердечные дела и финансовые трудности. Так вот, начнем с денег…

— Верный подход, — не удержался синьор Габриэли, — скажу по своему опыту: в девяноста процентах случаев все дело в деньгах, а в оставшихся десяти — в больших деньгах.

— Синьор Габриэли, — несколько обиженным тоном заметил Штокмайер, — я только что рассказал историю о человеке, который пытался лишить себя жизни совсем не из-за денежных соображений.

— Именно из-за них, — не согласился синьор. — Чем отличается больной человек от здорового? Прежде всего, неспособностью работать. Ваш знакомый решил, что не сможет прокормить больных детей, вот и все.

— Как остроумно заметил великий, хотя и недооцененный… — Штокмайер снова перешел на немецкий.

— Руди! Ты же обещал! — вскричала тетушка Амалия.

— Sorry, — обиженно пробормотал юноша.

— Вас все еще интересует моя история? — осведомился судья.

— Конечно, конечно… ой! — тетушка Амалия укололась иголкой и принялась дуть на палец.

— Все в порядке? — участливо склонился над тетушкой синьор Габриэли.

— Ничего, ничего, — пробормотала тетушка Амалия, — я в последние двадцать лет стала ужасно рассеянной. Так что же о мотивах?

— Родос не поленился поднять документы и выяснил, что за неделю до смерти Трестор обращался за крупным кредитом в один солидный банк, и все шло к тому, что он бы его получил. Кроме того, люди Сплита нашли в офисе Трестора тайник, где лежало три тысячи долларов наличными. Да, забыл сказать — он застраховал свою жизнь на кругленькую сумму.

— Значит, дело в женщине, — включился молодой Штокмайер.

— Неджла Бекчи? Под скатертью стола нашли письмо от нее, где она просила — нет, даже требовала! — встретиться и поговорить. Скорее всего, она рассчитывала на примирение.

— Все это очень интересно, но не объясняет главного — каким образом человек в запертой комнате получил пулю в голову, — заметил Руди.

— А получил ли он ее на самом деле? — Судья пожал плечами.

— То есть как? — не поняла тетушка Амалия. — Но вы же сами сказали, обожженный и изуродованный висок…

— Вот именно! — судья поднял палец. — Но это могло быть вызвано и другими причинами. Я, кажется, говорил, что в тот день в Нью-Йорке была ужасная гроза? Так вот, молния…

— Ударившая сквозь отверстие для воздуха? — ухмыльнулся молодой Штокмайер.

— Нет, вплывшая в это отверстие, — невозмутимо ответил судья. — Я имею в виду шаровую молнию.

— Шаровая молния… Я однажды видела ее, — задумчиво сказала тетушка Амалия.

— Редкое явление природы. Красивое и чертовски опасное, — заметил судья Откин. — Молния могла влететь в окно, увлекаемая воздушным потоком. Движется она бесшумно. За адским грохотом на улице Трестор мог ее и не заметить. Итак, она подлетела поближе, коснулась его головы и взорвалась. Это объясняет ожог и разрушение височной кости.

— Интересная идея, — протянул Руди, — но я бы принял ее только после тщательной проверки, не оставляющей сомнений в ее истинности.

— Примерно это и сказали Родосу в страховой компании, — ответил судья Откин.

— Я так понимаю, жизнь Трестора была застрахована от несчастного случая или убийства? — уточнила тетушка Амалия.

— Разумеется, — подтвердил судья. — Поэтому версия самоубийства идеально соответствовала интересам компании: ни о каких страховых выплатах и речи не могло идти. Родос зря потратил время, пытаясь договориться с этими скаредами о небольшой компенсации за свои усилия.

— Страховые компании просто отвратительно себя ведут, — вздохнула тетушка Амалия, — от них и цента не получишь.

— Вот тогда-то понимающие люди и посоветовали Родосу поговорить со мной. И я навел его на мысль, что это могло быть и убийство.

— Классическое убийство в запертой комнате, — заметил молодой Штокмайер.

— Да, что-то вроде этого. Но почему же в запертой?

— Только не говорите, что в комнату вел тайный ход, — скривился Руди.

— Нет-нет, зачем же. Просто в тот момент, когда убийство было совершено, комната могла быть не запертой, не так ли?

— Как же убийца выбрался из комнаты, закрыв за собой засов? Сквозь стекло? — ехидно заметил синьор Габриэли.

— Герберт Уэллс мог бы объяснить этот случай, — почти серьезно сказал Штокмайер, — предположив, например, что этого человека убили лучом инфракрасного света большой силы. Он описывал такие устройства в одном романе.

— Нам с Родосом тоже помогла книга, — неожиданно любезно отозвался судья Откин, — по военной истории. Я тогда на досуге почитывал мемуары одного участника бурской компании. Прелюбопытное чтение, скажу я вам. Среди прочего там описывался случай застревания в голове солдата штуцерной пули, выпущенной с большого расстояния. Пуля пробила череп и вошла в ткани мозга. Удивительным было то, что солдат не только не погиб, но и не чувствовал никаких особенных неудобств, за исключением небольшой головной боли. Он жил и воевал с пулей в голове три недели, пока не подрался с поваром, который хорошенько вмазал ему в челюсть. Это привело к мгновенной смерти. Хирурги пришли к выводу, что удар сместил пулю и она коснулась важных тканей мозга… Сплит предположил, что и в этом случае имело место нечто подобное.

— Ага, понимаю, — кивнул синьор Габриэли. — Он вошел в кабинет уже с пулей в голове. Но почему же она взорвалась?

— Все дело в запале, — объяснил судья. — Обычно для таких целей используется нечто вроде бикфордова шнура или нити, но для экспериментальной партии Трестор использовал какой-то химический состав, смешивающийся при выстреле. Реакция продолжается сравнительно долгое время — не меньше трех минут. Скорее всего, это было сделано, чтобы отдельно оценить пробивное действие пули на мишень, а отдельно — последствия взрыва пули.

— Три минуты? То есть у него было время запереться в кабинете? Остроумно. Но в таком случае откуда взялась пуля в ножке стола?

— Гораздо интереснее, откуда взялась пуля в голове Трестора, не так ли? — возразил судья. — Хотя с этим как раз