вызывает должного доверия хотя бы потому, что неинтересна. Поэтому я бы сказал так — они готовы поверить самой необычной и драматической версии из всех возможных. Более того, за одно это они готовы простить некоторые натяжки и несоответствия. Выражаясь старым юридическим языком — принять probatio semi plena minor за plena probatio…

— Это что-то слишком мудреное для меня, — прервала его разглагольствования тетушка Амалия.

— При всем уважении, — молодой Штокмайер упрямо наклонил голову, — не могу с вами согласиться. Современный обыватель агрессивно отвергает… — он чуть прикусил нижнюю губу, прокручивая в уме английскую фразу, — да, агрессивно отвергает все, что хоть немного попахивает необычным. Хотя, с точки зрения наших пращуров, наш духовный мир — скучная серая комната, которую мы держим постоянно закрытой на засов.

— Комната, закрытая на засов… — судья сморщил выпуклый лоб, остатки седых волос над ушами забавно встопорщились. — Мне пришла на ум история из практики, которая, может быть, слегка поколеблет вашу уверенность. И если наша Лиззи принесет капельку коньяка…

— Конечно, это не женское дело, но коньяк после вишневки не полезен для печени, — тетушка Амалия посмотрела на судью укоризненно.

— Странно, мой лечащий врач мне никогда не говорил об этом… уф-ф-ф, — Откин заворочался в кресле, устраиваясь поудобнее. — Хотя, пожалуй, вишневки было и впрямь чуть больше, чем нужно. Что ж, в таком случае обойдемся без коньяка. Все же послушайте, история любопытная.

— Надеюсь, эта история не из тех, что мужчины рассказывают за десертом? — на всякий случай осведомилась тетушка Амалия.

— Что вы, я никогда не посмел бы в вашем присутствии… Всего лишь убийство. Но любопытное.

— Любопытное убийство? Что ж, удивите меня, — улыбнулся синьор Паоло Габриэли.

— Попробую… Все случилось этой весной, в Нью-Йорке. Расследовались обстоятельства смерти некоего Жюля Трестора, оружейного дельца из Нового Орлеана. Шестого мая его нашли в собственном офисе, в личном кабинете, с дырой в черепе. Он сидел за столом. Правый висок обожжен и изуродован. На полу найден револьвер, из которого, как установили специалисты, был произведен по крайней мере один выстрел. Это было установлено по следам копоти в стволе.

— Вы хотите сказать, нагара? — уточнил Штокмайер.

— Пощадите старика, Руди, я в этом все равно не разбираюсь, — отмахнулся судья. — Терпеть не могу всякие стреляющие штуки. В этом вопросе я совершенно солидарен с нашим Полом.

Синьор Габриэли едва заметно кивнул, оценив пас. В юности у него было прозвище Lesina[3], как из-за прижимистости в финансовых вопросах, так и из-за стиля работы с клиентами. Паоло недолюбливал огнестрельное оружие и предпочитал обходиться без него. Пользовался он самыми простыми средствами — ножом, гирей и удавкой, но в случае необходимости мог обойтись молотком или сапожным шилом. Впоследствии, впрочем, выяснилось, что голова у молодого человека работает не хуже, чем руки — что самым благоприятным образом отразилось на его карьере в организации.

— Впрочем, — продолжил судья, — его сначала увидели, а потом уж нашли.

— То есть как? — заинтересовался Руди.

— Кабинет Трестора находился на шестом этаже современного дома, — принялся объяснять судья, — ну, знаете, какие сейчас строят дома.

— Это ужасно, — вздохнула тетушка Амалия. — Я однажды побывала в таком доме в Чикаго. Там находилась финансовая компания. У них были прекрасные рекомендации. Но они устроили свой офис ужасно высоко. Представляете, там был специальный подъемник, потому что идти по этим бесконечным лестницам совершенно невозможно. А когда нас подняли наверх, я увидела огромное окно и вид с высоты. У меня, конечно же, закружилась голова, и мне пришлось срочно спуститься. И обратиться в другую финансовую компанию.

— Как весьма метко высказался истинно великий, хотя и пользующийся неоднозначной репутацией политик о так называемых финансистах… — начал было Руди, но вовремя осекся.

— Спасибо, дорогой, — кротко сказала тетушка Амалия. — Ты обещал.

— Я, с вашего позволения, продолжу, — судья Откин бросил взгляд на Лиззи и сделал неопределенное движение рукой. Пожилая женщина, однако же, кивнула и бодро засеменила к корзинам с провизией.

— В этом она тоже не ошибается, — улыбнулся судья. — Итак, кабинет находился на шестом этаже. На улицу выходило единственное окно, в которое, казалось бы, совершенно невозможно заглянуть снаружи.

— Окно было закрыто? — на всякий случай поинтересовался Штокмайер.

— Да, закрыто на шпингалеты, причем поверх них был слой краски. Похоже, это окно вообще не открывали. Впрочем, на самом верху имелось маленькое отверстие для воздуха, но и только…

— Сквозь него можно было просунуть руку? — не отставал Руди.

— Наверное, можно, — пожал плечами судья. — Теоретически какой-нибудь китайский акробат, спустившись по веревке с крыши, мог застрелить человека в комнате и скрыться. Но тогда пуля скорее попала бы в темя или в затылок, а не в висок.

— Мелкие детали все портят, особенно в таких вопросах, — вздохнул синьор.

У него были резоны вздыхать. Полгода назад в контору Габриэли обратился молодой человек с пустяковым, в общем-то, делом — помочь своему отцу в правильном оформлении завещания. Старик упорно не хотел понять, что пережил свое время, да и к сыну не питал должных чувств. Юристам Габриэли пришлось прибегнуть к интенсивным методам убеждения, что в случае с хлипким старикашкой требовало терпения и своего рода такта. Но, конечно, глупое упрямство отступило перед настойчивостью специалистов: нужное завещание было написано и заверено по всей форме. Чтобы закончить дело чисто, клиенту предложили кофе с poudre de succession[4]. К сожалению, юристы Габриэли не знали, что старик проработал первую половину жизни в кожевенной мастерской, где привык к этому яду. Клиент выжил и дал показания. Пришлось пускать в ход врачебное свидетельство о старческом слабоумии, что, в свою очередь, обнулило ценность добытого с таким трудом документа… Дело решили через суд, но вся эта история чрезвычайно расстроила синьора Габриэли, который имел репутацию специалиста по наследственным вопросам и ею дорожил.

— Если все было закрыто, откуда стало известно, что в комнате лежит труп? — наивно поинтересовалась тетушка Амалия.

— Запах, — уверенно сказал Габриели.

— Кто-то слышал выстрел, — предположил Руди.

— Нет, — улыбнулся судья, — ни то ни другое. Дом, где находился офис Трестора, располагался в довольно оживленном районе. Напротив него, через улицу, возводили так называемый небоскреб — строение умопомрачительных размеров. На стройке работали индейцы-мохавки. У них отсутствует природный страх высоты и очень хорошее зрение. Так вот, один индеец умудрился углядеть сквозь стекло что-то, что ему не понравилось. Он сказал об этом бригадиру, а бригадир подрабатывал в полиции.

— Осведомителем? — уточнил синьор Габриэли.

— Как сказать… В доме, где это случилось, снимала офис фирма, деятельностью которой интересовались.

— В таком случае гипотеза о востроглазом индейце избыточна, — заметил Руди, — достаточно хорошего морского бинокля.

— Пусть даже и