со всем этим, путь Берты, готовой вот-вот приехать, становится еще более длинным и сложным. Как-то она будет теперь добираться? Губарев встретил меня с лисьей приветливостью. Конечно, выговор в значительной степени дело его рук.

Снова, после очень долгого перерыва, в небе появились немецкие самолеты. Враг чует недоброе и нервничает. Будучи в 74-м полку, ночью я слышал бомбежку – бомбы три сбросил немец где-то поблизости. Бомбил дороги.

Игнашовка и Баталовщина были обстреляны с воздуха из пулемета.

14 февраля

Очень тянет писать настоящее. Работа в убогой нашей газетке никак не может меня удовлетворить. Но что писать? Роман или пьесу? Еще не решил. Пока напишу цикл «Фронтовые новеллы».

15 февраля

За один день взяли Ростов и Ворошиловград. Северный Кавказ очищен, за исключением Новороссийска. Харьков в клещах. Падение его – вопрос двух-трех дней.

Дела на фронте блестящие.

Гитлер спешно мобилизует резервы. Что-то покажет лето? Во всяком случае, к концу этого года война кончится.

Кажется, сегодня начинается генеральное наступление, и у нас Карлов вылетает на аэроплане в район операции. Москвитин, Бахшиев, Денисюк, Прокофьев, а также Пантелеев и Весеньев давно уже находятся там. Ждут. Эта идиотская командировка в 348-ю задержала меня здесь. Я не увижу самого интересного.

Вчера вечером некоторые из товарищей получили наконец погоны. Произошло это буднично – просто Карлов вызвал их к себе и вручил. Вообще, переход армии к погонам смазан. На три четверти эта реформа теряет свой смысл и значение. Разумнее было бы приурочить это к 1 Мая, к выдаче нового летнего обмундирования или хотя бы к 25-летней годовщине Красной армии. Ненужная суетливость и спешка.

Губарев и Эпштейн целый вечер мучились пришивкой погонов к гимнастеркам. А надев их – сразу превратились в деникинцев.

Цитрон убит, говорит с дрожью в голосе. Полагающиеся ему (так же как и мне) интендантские погоны, во-первых, еще не получены, а во-вторых, имеют довольно невзрачный вид. Человек действительно переживает. Детское тщеславие этого плута поистине трогательно.

Вообще, погоны вызывают в армии чисто ребяческое любопытство. Новые цацки! Недоумевают лишь старые солдаты:

– В семнадцатом году мы срывали с офицеров, а теперь надеваем?

16 февраля

Вчера началось наступление нашей армии. Телеграмма от Прокофьева: продвинулись на несколько километров, взяли две деревни. 41 пленный, в том числе офицер. Наступление продолжается.

По нашим масштабам, не так уж плохо. Очевидно, на сей раз дело пойдет успешнее.

Немного досадно, что я сижу здесь, а не там, в центре событий. Если б не приезд Берты, отпросился бы у Карлова тоже поехать.

Специальный номер нашей газеты посвящен наступлению. Мне поручили написать передовицу. Это вторая по счету моя передовица. Карлов, как и полагается армейскому редактору, ни разу не написал. Передовицы пишут все, кроме того, кому полагается их писать. Странная традиция.

Письма от папы, мамы, Берты, Ксаны, Киры, Ади, Веры. Вера и Ксана, будто сговорившись, просят устроить их работать на фронте. Жизнь в тылу все тяжелее. Папа пишет: «Если бы не дети, такие благородные, внимательные и исключительно честные, то старички твои не дожили бы до конца войны».

Доживут ли еще?.. Трогательно утешает меня в связи с литературными неудачами. Заканчивает: «Молюсь за тебя ежедневно».

Я послал заявление по поводу своей книги в ЦК партии Александрову. Впрочем, особенно надежд не возлагаю.

От Ади теплое письмо! Видно, тронут был тем, что я ему писал. На Юго-Западном фронте работает ординатором. Рвется на передовые.

17 февраля

Взят Харьков.

Завтра еду на передовые.

Произошло это быстро. Попросил в разговоре Карлова направить меня туда. «В такое время – и сидеть здесь!» «Преступление», – подтвердило начальство и тут же распорядилось, чтобы я ехал.

Километров полтораста придется сделать. Говорят, туда все время идут машины. Жизнь в лесу, в шалашах. Наше наступление развивается. Продвинувшись на 15 км, заняли всего девять населенных пунктов. Линия обороны прорвана. Если дальше так пойдет, скоро, чего доброго, покончим с демянским гнойником. А там Старая Русса, Псков, Новгород и выход в Прибалтику.

Март

4 марта

Умер папа. Он не пережил войны и не дождался полной победы. Сбылись мои опасения. Точечное кровоизлияние в мозг, артериосклероз. Умер тихо, по-видимому, во время сна, в 5 часов утра. Я перечитываю последнее его письмо. Сколько нежности и благодарности ко мне! Он утешал меня по поводу моих литературных неудач. Он верил непоколебимо в мое литературное будущее. Не дождался.

Страшный, проклятый закон природы – смерть. Сердце человеческое никак не может примириться с уходом из жизни самых родных, самых близких существ. Нет больше доброго, ласкового, любящего моего папы. Последний раз я его видел ночью, на перроне вокзала – он провожал меня. Мог ли я предполагать, что вижу его в последний раз, что жить осталось ему только три месяца?

Это был вечный труженик, человек кристальной честности, исключительного благородства, неисправимый оптимист. «А может, это и к лучшему», – говорил он всегда, даже в самую тяжелую минуту.

Ровно три года назад мы хоронили бабусю. Был лютый мороз, сквозь березы кладбища желтел ледяной закат. Стоя у свежей могилы, отец сказал задумчиво и печально:

– Чья теперь очередь?

Не забыть мне этих слов.

Уходят мои дорогие старички. Нет больше бабуси. Нет теперь папы. Одна бедняжка мама осталась. Каково сейчас ей?

О смерти отца сообщил Витя35. Он настоял на том, чтобы из Свердловска его перевели в Москву. Цель его была реальная помощь родителям.

«Прибывши в Москву, – пишет он, – и с радостным волненьем открывая дверь родительского дома, я увидел дорогого отца – на столе, а рядом с ним убитую горем маму».

Папа скончался 17 февраля.

Счастье, что именно в этот трагический момент на помощь к маме подоспел Витя. Иначе я бы места себе отныне не находил от тоски и беспокойства за мать.

Это было первое письмо от брата за все время войны и первое же после долгого молчания моих стариков. Впервые так откровенно, по родному, так тепло писал мне Витя – необычайно замкнутый и скрытный обычно человек.

В юности я не ладил с отцом. Одной из основных причин этого была разница в наших политических убеждениях. С годами становишься объективнее и даешь более трезвую оценку людям. Только в зрелом возрасте я по-настоящему оценил отца и понял, какой это замечательный, редкий человек. Кстати, война окончательно примирила его с существующим положением и сделала поклонником Сталина.

А как он жил моими интересами, как гордился успехами своего сына! Как втайне мучило его мое заикание.