Направляясь на передовую, на КП я заглянул к Шмелеву. Попросил дать мне отпуск дней на пять-шесть в Москву. Мотивировка: в связи с последними событиями книга моя требует доработки. Кроме того, у меня умер отец, осталась мать – беспомощная и одинокая, которая нуждается в моей помощи.

– В пять дней вы не управитесь, – сказал Шмелев, и в тоне его было искреннее сочувствие. – А дать отпуск на больший срок никак нельзя.

Договорились так: когда пройдет наиболее острый момент боев, Шмелев сам даст мне отпуск. Я от души поблагодарил его и вышел.

Пантелеев, узнав, что я беседовал с Шмелевым, почувствовал ко мне уважение. Вслед за мной и он заглянул к нему.

– Почему у вас газета такая плохая, деляческая? – спросил его Шмелев. Пантелеев объяснил это отсутствием творческой обстановки.

О Карлове он сейчас говорит с пеной у рта. Ярко доказывает, что тот никогда не благоволил к нему. Всех восстановил против себя наш военачальник, даже такого, как Пантелеев.

Все находилось в движении, в переездах. От встречных знакомых мы узнали, что редакция тоже переехала, но куда именно – никто не знал. Мы бродили по лесам и полям, фронтовые бродяги, не зная, куда голову приклонить.

Нашли наконец перебравшееся на новое место ВПУ – вспомогательный пункт управления. Пантелеев предложил зайти к Горохову.

Скромный, чистенький блиндаж. Горохов сидел за столом. Три ордена. Я представился ему, вслед за Пантелеевым, но Горохов прервал тоном человека, хорошо меня знавшего.

– Садитесь, товарищ Фибих, – сказал он просто.

Предлогом для нашего посещения было желание получить указание члена Военсовета. Поговорили о положении в дивизиях, где мы были, о тех вопросах, которые нужно сейчас поднимать, об общей обстановке на нашем фронте. Затем заговорили о редакционных делах. Я давно уже слышал, что Горохов не любит Карлова и тот перед ним трепещет. Сейчас мы были с Пантелеевым единодушны. Горохов очень внимательно слушал нас и сказал, чтобы в будущем мы держали с ним непосредственную связь и в случае чего обращались бы прямо к нему. Между прочим я сказал:

– Редакция – все-таки редакция, а не казарма.

Затем я спросил Горохова, какого он мнения о моей работе в газете.

– Самого положительного. Я слежу за тем, что вы печатаете у нас и в центральной прессе, и впечатление у меня самое хорошее. Вы и Пантелеев – это лицо газеты, это основное ядро.

Это было приятной новостью. До сих пор у меня было мнение, в результате намеков Карлова, что Горохов недоволен мною.

Мы ушли обласканные и окрыленные. Такого приема у высокого начальства я никак не ожидал.

– Накапали военачальнику, – злорадствовал Пантелеев.

Не знаю, в результате ли нашей беседы или помимо нас, но, вернувшись наконец в редакцию, я узнал, что Карлов получил от Горохова нагоняй.

Явившись доложить о своем прибытии редактору, мы нашли его в блиндаже его друга Чванкина. Здесь же были наши корректорши Лида и Катя. Карлов не расстается с ними. Пантелеев говорит, что он живет с Катей.

Карлов накинулся на нас. Куда мы пропали, почему не сообщали, где находимся, вообще, живы ли мы? Он, Карлов, сильно за нас беспокоился. Может быть, мы попали под бомбежку?.. Он хотел даже влепить нам выговор.

Такое непривычное внимание со стороны редактора к нашей участи было для меня совершеннейшей новостью. Карлов не отличается этим. Трогательная забота о своих работниках объяснялась присутствием начальства – полковника Чванкина. Лицемерное ничтожество.

Когда Пантелеев упомянул о нашем свидании с Гороховым, редактор как бы шутя сказал:

– А, вот чем объясняется головомойка, которую я от него получил.

Помимо головомойки, военачальник получил также выговор. Предлогом была опечатка в газете: вместо занятого нами Чертолино у нас напечатали «Чертовино». Это уже второй выговор, полученный редактором за последнее время.

В редакции мы узнали тяжелую новость: застрелился начальник 7-го отдела капитан Александров. Серьезный, сдержанный, умный, культурный. В чем дело? В письмах, оставшихся после него, говорится о тяжелой нервной болезни, о состоянии депрессии. Он называет себя лишним человеком.

Всего два-три дня назад, на лесной дороге, мы с Пантелеевым встретили Александрова. Его «звуковка» стояла в ближайшей деревне. Он был по-обычному сдержан и молчалив, но ничего особенного в нем не замечалось. Нелепая смерть. Самоубийство на фронте!

На Украине немцы перешли в контрнаступление.

Оставлены Лозовая, Лисичанск, Павлоград – всего восемь городов.

Конца-краю не видно войне.

Деталь: разговаривая с Карловым, мы все время стояли. Землянка настолько низенькая, что даже Пантелееву приходилось стоять согнувшись. От неудобного положения скоро спину у меня стало нестерпимо ломить. Тем не менее наш заботливый начальник даже не подумал предложить сесть, хотя видел наши согбенные позы. Пустяк, но характерный.

Получили посылки к 25-летию Красной армии. Знаешь, как тяжело живется в тылу, – чувство неловкости: зачем они нам шлют то, в чем мы не нуждаемся? Ведь отрывают от себя.

Конечно, лучшие посылки, прежде чем дойти до нас, «отсеялись». Нам достались огрызки. В одних посылках была водка и всякие мелочишки, в других – продукты. Мне достался пакет, где было сливочное масло, колбаса, печенье, помазок для бритья, катушка ниток, старое полотенце, фитиль, кремень и стальное кресало. Другие получили, кроме того, носовые платки, конверты, открытки, папиросную бумагу.

Пантелеев сегодня снисходительно похвалил меня за смелость. Я, дескать, хорошо держался под обстрелом. Обстрел? Я его даже не замечал. Очевидно, речь идет о трассирующих пулях под Ловатью. Все это так привычно, так буднично.

Москвитин передавал, что Златопольский, на правах дружбы с Гороховым, говорил обо мне – пора-де меня наградить. Златопольский знает меня сравнительно давно. Горохов пожал плечами. Как он может это сделать, если представлять к награде должен сам Карлов? Он, Горохов, только утверждает.

Не таков военачальник, чтобы выдвигать своих работников. Москвитин рассказывал, что, когда его наградили, Карлов встретил это как личное оскорбление.

А время для наград сейчас самое подходящее. Наступление. Хоть с грехом пополам, но задача, поставленная перед нашей армией, выполнена. Так или иначе, Демянский котел ликвидирован.

Вероятно, скоро бои закончатся. Не с кем воевать. Возможно, что нашу армию либо расформируют, либо перебросят на новое место. Сейчас на узком плацдарме топчутся пять армий: 53, 1-я Ударная, 34, 11, 27-я.

Только бы не сидеть снова в обороне. Здесь, в унылых этих болотах. Я устал на время войны от русской природы. Я сыт ею по горло. И так все.

А папы-то