Шрифт:
Закладка:
30 декабря 1944 г. было издано постановление Государственного Комитета Обороны № 7248с, развивающее ранее изданное положение. Согласно документу, советские генералы и офицеры считались откомандированными, продолжая состоять на действительной военной службе в Красной армии. Они сохраняли советское гражданство и не принимали польской военной присяги. В порядке выполнения боевых заданий и приказов, а также несения внутренней службы они подчинялись командованию польской армии и при нарушении воинской дисциплины или совершения воинских преступлений несли ответственность согласно положениям, действующим в польской армии (кроме преступлений, караемых высшей мерой наказания). Польское главное командование своей властью могло присваивать и лишать воинских званий до полковника включительно. Генеральские звания присваивались с согласия Наркомата обороны СССР[834].
Относительно служебного и бытового положения советских офицеров в архивных документах содержится немало свидетельств, что в польских частях они испытывали определенный дискомфорт. Им были чужды польские национальные традиции, они не могли принимать участия в торжествах, важнейшая часть которых была связана с католическим календарем (Пасха, сочельник, Рождество и т. д.). С другой стороны, и советские офицеры воспринимались польскими сослуживцами как соперники, пользующиеся конкурентным преимуществом, хотя это никогда не озвучивалось впрямую. К тому же многие поляки испытывали неприязнь к большевизму и видели в советских офицерах проводников коммунистической идеологии.
Материальное содержание советских офицеров с момента передачи их в распоряжение польского командования было крайне скромным – в среднем 1500 злотых в месяц. Для сравнения: польская домработница при бесплатном питании получала около 1100 злотых. Польская валюта имела более низкую покупательную способность, чем советские рубли. «Наши офицеры, – отмечалось в одном из докладов в ГУК НКО, – работают полуголодными. Кормят очень плохо»[835]. На семьи советских офицеров польским правительством не выделялись пайки, в связи с чем немногие офицеры могли себе позволить приезд семьи из Советского Союза. Кроме того, советские офицеры были лишены возможности конвертировать валюту и отправлять деньги семьям на родину. Лишь в конце 1945 г. по ходатайству в этом отношении начались подвижки.
Польские офицеры, как правило, имели побочные доходы – как легальные (предпринимательство, домашнее хозяйство, поместья), так и нелегальные (поборы, спекуляция), за счет которых они могли «безбедно жить»[836]. Советские коллеги при аналогичном доходе и отсутствии централизованного снабжения (в Польше сохранялась рыночная экономика) были лишены этих «привилегий», а если «пускались во все тяжкие», то немедленно дискредитировались польским командованием, требовавшим откомандировать таких офицеров.
Большинство советских офицеров не владели польским языком, что, как отмечалось в одном из докладов в апреле 1944 г., «создает для них некоторую трудность в руководстве частями и соединениями»[837]. Один из русских офицеров в своем рапорте о переводе из 2-й польской дивизии «на любой участок фронта» в качестве главного аргумента отмечал: «Польский язык я абсолютно не знаю и не понимаю, что бойцы мне говорят»[838].
В целях устранения этого неудобства создавались группы по изучению польского языка, в которых проводились ежедневные двухчасовые занятия. Со своей стороны польское командование также воспринимало языковую проблему как препятствие к управлению войсками. 20 июня 1944 г. З. Берлинг сообщил И.В. Сталину, что «ведение переписки и отчетности на двух языках требует… значительного увеличения числа переводчиков в штабах и учреждениях», а в войсках – «содержания института двойных заместителей командиров рот, батальонов, полков, дублирования ряда штабных должностей»[839]. 21 сентября 1944 г. в языковом вопросе был найден определенный компромисс: приказом главнокомандующего Войском польским М. Роля-Жимерского было определено, что польские мундиры и знаки различия могли носить только те советские офицеры, которые владели польским языком. Остальные носили советскую военную форму. Одновременно отменялась обязанность для советских офицеров изучать польский язык[840].
Другим фактом, который также нередко встречается в документах, были случаи ущемления советских офицеров, если они оказывались в меньшинстве среди польских сослуживцев. Один старший лейтенант Красной армии жаловался на то, что был откомандирован в 1-ю польскую армию на должность командира пулеметной роты, однако «здесь мне эту работу не доверяют и держат за штатом, оплачивая нищенскую зарплату»[841].
Помимо этих фактов, советские кадровые органы отмечали присутствие в польской армии антисемитских настроений, вследствие чего советским офицерам еврейской национальности «приходится работать в плохой обстановке»[842]. Антисемитизм, пришедший из «старой» польской армии, был укоренен в Войске польском весьма сильно. Неприязнь к евреям усиливалась тем, что многие из них занимали должности офицеров культурно-просветительских отделов и являлись коммунистами. Солдаты называли их «еврейскими политруками»[843]. Наличие командиров и политических работников еврейской национальности существенно снижало доверие со стороны солдатской массы, снижало боевой дух[844]. В целом, как видно из приведенной выше таблицы, фактор антисемитизма принимался во внимание советскими кадровыми органами, которым приходилось ограничивать командирование советских офицеров еврейского происхождения в польскую армию.
Дискриминация и языковой барьер были основными причинами рапортов советских офицеров о переводе обратно, в ряды Красной армии[845]. Решение об отзыве советских офицеров из польских частей принимал штаб Уполномоченного при Ставке Верховного главнокомандования – сам Г.С. Жуков или его заместитель. Штаб рассматривал все такие просьбы индивидуально и нередко удовлетворял их, давая непосредственное указание командующему 1-й польской армией об отзыве советского офицера и направлении его в распоряжение ГУК КА[846].
Впрочем, встречались и обратные примеры, когда не только этнические поляки, но и русские офицеры просились именно в ряды польской армии. Например, гвардии старший техник-лейтенант В.А. Жуков мотивировал свое ходатайство чувством мести за его зверски замученную гитлеровцами жену-полячку. Иногда поводом для обращения о переводе в польскую армию могло быть просто владение польским языком. Основанием для откомандирования, кроме личной инициативы, офицера было обязательное «совершенное знание ими соответствующего иностранного языка» и «отсутствие возражений со стороны контрольных органов» (то есть спецслужб)[847].
Сразу же после войны Главнокомандование Войска польского взяло курс на то, чтобы как можно скорее отправить советских офицеров в СССР, последовательно заменяя их польскими офицерами, даже несмотря на большую разницу в качестве подготовки и профессиональном опыте. В одном из докладов, направленных в Главное управление кадров НКО 18 сентября 1945 г., обстановка описывалась следующим образом: «Во взаимоотношениях польских офицеров с офицерами Красной армии (особенно в последнее время) яркой красной нитью проходят проявления враждебного отношения к офицерам Красной армии. Часто можно слышать, что теперь в Польше хорошо, еще будет лучше, если не будет офицеров Красной армии… Как правило, в полках, где командиром польский офицер, идет гонение на офицеров Красной армии, польские офицеры их изгоняют»[848]. Взятый в июле 1945 г. курс на откомандирование из рядов Войска польского советских офицеров чаще
