Шрифт:
Закладка:
К таким общим наблюдениям привело меня чтение чрезвычайно насыщенной книги Луиса Голдинга «Преследователь». В романе два героя, и оба сходят с ума: один от страха, другой от ужасной, злобной любви. Разумеется, само слово или понятие «безумие» в книге даже не упоминается; мы соучаствуем в мыслительном процессе персонажей, мы видим их переживания и поступки, и нас гораздо меньше интересует холодный приговор, что они просто сумасшедшие, нежели сами эти переживания и поступки. (Поступки, которые порой приводят к преступлению как средству разрядки, пусть мимолетной, от панического и злобного напряжения. Причем это так захватывает, что, когда преступление свершилось, читатель на протяжении многих страниц еще опасается, что то была порожденная страхом галлюцинация.)
Ужас в романе нарастает постепенно, как в кошмарах. Стиль ясный, спокойный. Что ж до увлекательности… О себе могу сказать, что я начал читать книгу после второго завтрака с намерением просто полистать ее и отложил, лишь дойдя до страницы 285 (последней) в два часа утра.
В романе есть некоторые типографические приемы, идущие от Уильяма Фолкнера, а именно – повествование иногда перебивают мысли персонажей, изложенные от первого лица и выделенные курсивом.
1936
«Книга привидений лорда Галифакса»
С тех пор как некий византийский историк VI века написал, что остров Англия состоит из двух частей – одна с реками, городами и мостами, а другая населена змеями и призраками, – рассказы об Англии и о Мире Ином славятся особой задушевностью. В 1666 году Джозеф Джайенвил опубликовал «Философские размышления о колдовстве и колдунах», книгу, вдохновленную невидимым барабаном, который слышался каждую ночь в чаше святой воды в Уилтшире. В 1705 году Даниель Дефо написал свой «Правдивый рассказ о появлении призрака некоей мистрис Виель». В конце XIX века к этим туманным загадкам применили строгую статистику и обнаружили два типа галлюцинаций – гипнотические и телепатические. (Последним оказались подвержены семнадцать тысяч взрослых.) И вот теперь в Лондоне вышла «Книга привидений лорда Галифакса», в которой исчерпывающе собраны чары суеверия и снобизма. Речь там идет о привидениях избранных, «о призраках, смущавших покой знатнейших лиц Англии и чьи появления и исчезновения были достоверно запечатлены рукою августейших особ». Среди тех, чей покой был нарушен и кто своей августейшей рукой это подтвердил, упомянуты леди Горинг, лорд Дезборо, лорд Литтон, маркиз де Гартингдом и герцог Девонширский. Достопочтенный Реджинальд Фортескью выступает поручителем в существовании «призрака, предупреждающего об опасности». Уж не знаю, что и думать: но покамест я отказываюсь верить в предсказывающего опасность Реджинальда Фортескью, ежели поручителем в его существовании не выступит какой-либо достопочтенный призрак.
В предисловии приведен славный анекдот: в одном купе поезда едут двое. «Я не верю в привидения», – говорит один. «В самом деле?» – говорит другой и тут же исчезает.
1936
Уильям Фолкнер
«Авессалом, Авессалом!»
Я знаю два типа писателей: одни в первую очередь пекутся о форме и технике, других же волнуют страсти и дела человека. Первых часто унизительно называют «парнасцами» или восхищенно именуют поборниками «чистого искусства». Вторых – им повезло больше – наделяют такими эпитетами, как «глубокий», «человечный», «глубоко человечный», или благожелательно клеймят «варварами». К первым относят Суинберна и Малларме, ко вторым – Селина и Драйзера. Есть ряд исключений, располагающих достоинствами обеих категорий. Виктор Гюго заметил, что в Шекспире есть черты Гонгоры; мы можем добавить, что в нем есть и черты Достоевского. Джозеф Конрад был, пожалуй, последним из великих романистов, которого в равной степени интересовала и техника романа, и характеры людей. Последним, пока не прогремел Фолкнер.
Фолкнеру нравится раскрывать роман через персонажей. Метод не вполне оригинальный – Роберт Браунинг в «Кольце и книге» (1868) описывает одно преступление десять раз десятью голосами десяти разных персонажей, – но Фолкнер усиливает прием, предельно затрудняя чтение. В его романе бесконечное расщепление соседствует с предельной темной телесностью. Место действия – штат Миссисипи, герои – люди, изъеденные ненавистью, пораженные завистью, алкоголем и одиночеством.
Роман «Авессалом, Авессалом!» вполне сопоставим с «Шумом и яростью». Комплимента выше я не знаю.
1937
Густав Янсон
«Приход старика»
Шведскую литературу, надо признаться, я навещал довольно умеренно. Три-четыре богословски-галлюцинаторные книги Сведенборга, пятнадцать—двадцать Стриндберга (который одно время был моим кумиром наряду с Ницше), один роман Сельмы Лагерлёф да книга сказок Гейденстама – вот, пожалуй, и вся моя гиперборейская эрудиция. На днях я закончил «Gubben Kommer» начинающего писателя Густава Янсона. Английский перевод – великолепный – выполнен Клод Напье. Название переведено «The Old Man’s Coming», книга вышла в Лондоне в издательстве «Ловат Диксон».
По сравнению с возвышенным замыслом автора изобразить явление некоего человека-полубога, который возбуждает ненависть и клевету окружающих, появляется в последних главах и в своем всеведении вершит Страшный суд над событиями и персонажами романа, это произведение – провал. Провал вполне простительный. Мильтон требовал, чтобы поэт сам был поэмой. Требование это можно бесконечно развивать до абсурда (то есть требовать, чтобы скульптор был квадригой, чтобы архитектор был подвалом, драматург – антрактом), однако оно поднимает важнейшую проблему. Способны ли писатели создавать персонажей, стоя´щих выше их самих? В плане интеллектуальном – думаю, что нет. Шерлок Холмс кажется более проницательным, чем Конан Дойл, однако мы все знаем секрет – просто автор подсказывает герою решения, о которых тот как бы догадывается сам. Заратустра – о опасность профетического слога! – менее умен, чем Ницше. Что ж до Шарля Анри де Греви, полубожественного героя этого романа, то его банальность не менее очевидна, чем его болтливость. Вдобавок Янсон слишком уж бесхитростен. На четырехстах страницах ин-октаво, которые предшествуют появлению героя, нет ни одной строчки, которая бы питала или подкрепляла наши опасения и позволила бы предположить, хоть мимолетно, что хулители героя правы. В финале он, оклеветанный, появляется, и мы убеждаемся, что он действительно святой. Естественно, мы ничуть этому не удивлены.
Итак, я не одобряю техническую сторону романа, то есть ведение сюжета. Но делаю поблажку – не колеблясь – для персонажей. За исключением символического или сверхъестественного героя (который милосердно откладывает свое злосчастное появление до 414-й страницы), все они убедительны, а некоторые, вроде Бенгта, – превосходны.
1937
Олдос Хаксли
«Stories, Essays and Poems»[179]
Издаваться в серии «Everyman’s Library»[180], стоять в одном ряду с Бедой Достопочтенным и Шекспиром, с «Тысячей и одной ночью» и «Пер Гюнтом» до недавних пор означало своего рода канонизацию. В последнее время эта узкая дверь раскрылась: в нее вошли Пьер Лоти и Оскар Уайльд. А сегодня – в Буэнос-Айресе уже имеются экземпляры – в нее вошел Олдос Хаксли.
