Куда они делись? Что случилось, пока он был в другом мире?

Он взглянул на стену, где висели большие круглые часы, стрелки показывали без четверти шесть. Звонить родителям в такое время Ваня побоялся. Он сел к столу, устало опустил голову на руки и принялся ждать.

* * *

— Иван, проснись. Слышишь?

Ваня открыл глаза, завертел головой, спросонья пытаясь сообразить, что произошло. Над ним возвышался отец, мягко тормошил за плечо. Рядом стояла мама. Все произошедшее ночью — Красная Луна, портал, Верный, Белая дама, призраки и вурдалаки — сейчас казалось бесконечно далеким и нереальным, словно сон.

— И давно ты здесь дрыхнешь? — строго поинтересовался папа.

— Нет… — мотнул головой Ваня. — А вы где были? Я… проснулся… вас нет.

— В больнице.

Внутри у Вани все оборвалось.

— Что с бабушкой?

— Ванечка… — Мама зашмыгала носом, и по щекам ее потекли слезы. — С бабушкой все в порядке. Она вышла из комы. Врачи говорят, теперь все будет хорошо. — Мама, счастливо улыбаясь, вытирала слезы.

«Все будет хорошо», — с этой мыслью Ваня бежал в школу. Правда, к третьему уроку, так как оказалось, что он безбожно проспал, но родители не ругались, вроде бы даже не обратили на это внимания, как и на брошенный в коридоре рюкзак. Рюкзак валялся под вешалкой, как железное доказательство того, что ночное приключение не было сном.

В школьном коридоре царила суета, шла вторая перемена. Кудимов увидел Ваню издалека, замахал рукой, закричал:

— Привет! Ты чего на матешу опоздал? Контрольная была. Римма Булатовна про тебя спрашивала. Ты где был?

— В мире мертвых, — отозвался Ваня негромко.

— Где-е-е?! — выпучил глаза Валерка.

— Я через портал прошел. Все как ты говорил, как на сайте написано.

— И че ты там делал? — недоверчиво усмехнулся Кудимов.

— Бабушку спасал.

— Хорош гнать, — фыркнул Валерка. — Придумал бы что-нибудь пооригинальнее.

Ваня в ответ только пожал плечами. В отличие от Кудимова он не придумывал городские сказки и не верил в чудеса, он совершенно точно знал, что чудо возможно, ведь бабушка теперь точно поправится. А потом, когда она совсем выздоровеет, надо будет съездить с ней на пересечение Южного шоссе и улицы Яшина, к Верному. Погладить его по бронзовому носу. И не для того, чтобы загадать желание, а просто так — в знак благодарности.

Евгений Лукин

Отморозок

А тот ли это свет?

Пожалуй, что не тот. На том свете, насколько я понимаю, голова болеть не должна. Или должна? Адские муки и все такое… Тем более что голова у меня болит именно адски.

Сквозь дурноту проступает последнее в моей жизни (той жизни) воспоминание. Исполнение приговора. Пристегнули, гады, к столу, опрокинули, чтобы виднее было, как мне уколы ставят, а за стеклом зрители сидят пялятся.

— Невиновен… — хриплю я им напоследок. — Подставили…

Не верят! Морды у всех злорадные, ликующие. Плевать им, виновен я или не виновен, — поглазеть пришли…

— Да ты не расстраивайся, — приговаривает вполголоса служитель, запуская иглу в вену. — Теперь ведь не то что раньше… Раньше ширнут — и на кладбище… А теперь не-ет… Ширнут — и в холодильник! Ну подставили тебя… Лет через десять разберутся, или амнистия какая подкатит… глядишь, воскресят… Тебе операцию хоть раз под наркозом делали? Вот примерно то же самое…

Утешитель хренов!

А ведь получается, не соврал.

И все равно накатывает злость. Голова чуть не лопается.

Нет, как хотите, а из наркоза выходить куда легче. Крайне болезненный процесс это самое воскрешение. В затылке и висках пульсация, вдобавок со зрением что-то: потолок словно проваливается местами. Врач надо мной наклонился — и давай гримасничать. А он и не гримасничал вовсе — в глазах прыгало.

Хотел спросить, за что мне меру пресечения смягчили. Хорошо себя вел в жидком азоте? Спросить, однако, не смог — связки не слушались…

Потом малость пришел в себя. Врач куда-то исчез, а на его месте возник какой-то чиновничек.

— Как вы себя чувствуете?

— Хреново… — прохрипел я.

— Это пройдет, — бодро заверил он. — А пока позвольте поздравить вас с окончательной реабилитацией…

— Посмертной?

— Н-ну… в каком-то смысле… да. Свидетельство о смерти аннулировано, новые документы вам вручат чуть позже…

— А что стряслось-то? Неужто амнистия?

Официальное лицо опечалилось.

— Нет, — с прискорбием произнесло оно. — Ваше дело пересмотрено, и я обязан принести вам извинения от имени Министерства юстиции за судебную ошибку. Вы полностью оправданы. Как выяснилось, все улики против вас были грубо сфабрикованы и подброшены…

— Кем? — спросил я через силу.

— Виновные пока не установлены. Предстоит повторное следствие…

— А надо?

Чиновник взглянул на меня удивленно и пожалуй что с уважением.

— Вы не хотите, чтобы тот, из-за кого вас усыпили и заморозили, получил по заслугам?

— Не хочу… — выдохнул я. — Ничего не хочу. Жив — и ладно…

— Что ж, — поразмыслив, сказал он. — Очень приятно заполучить столь незлопамятного члена общества. Поверьте мне, это большая редкость. Как правило, посмертно реабилитированные жаждут мести, требуют справедливости…

— От головы чего-нибудь дайте… — сипло потребовал я.

* * *

Не знаю, сколько времени я отсутствовал на этом свете, но лекарства у них теперь сильные. Боли ушли за пару минут, слабость, правда, осталась.

Осмотрелся. Палату мне отвели отдельную, крохотную, изолированную от внешнего мира. Матово сияющий потолок, и ни окон, ни дверей. Нет, дверь-то, конечно, есть, но где она? Может быть, вон то зеркало в рост человека?

«Очнувшись в реанимации, — вылезла несуразная глумливая мыслишка, — первым делом посмотрись в зеркало… Ничего не забыл?»

Попробовал встать с кровати, но силенок не хватило.

Уснул.

А когда открыл глаза, в палате я уже был не один. Чиновничек вернулся. Теперь я мог разглядеть его в подробностях. Небольшого ростику, ласковый, улыбчивый. Внимательный. Одет… Скажем так: неприметно одет, неброско.

— Вам лучше? — озабоченно спросил он.

— Лучше… — выдохнул я. — А сколько лет…

Фразу не одолел — опять наехала слабость. Но он понял, о чем я.

— Сорок один год.

— Эх, ни хренас-се…

— Вы уже готовы отвечать на мои вопросы?

— Лучше вы на мои… — собравшись с силами, выговорил я.

Чиновничек оторопел, потом засмеялся.

— Знаете, вы мне нравитесь, — сообщил он. — Н-ну… задавайте…

— Почему так долго?..

Опечалился, развел ладошки.

— Согласитесь, лучше поздно, чем никогда. Видите ли, в чем дело… С необратимой смертной казнью, как вам известно, покончено во всем мире. Однако сторонники ее уняться не пожелали, поналезли в комиссию по пересмотру приговоров и прибегли к обыкновенному саботажу…

— В смысле?..

— В прямом. Бюрократию развели,