– Следующий номер! – воскликнул сенатор, не дожидаясь объявления Мабита. Затем ошарашенно уставился на блюдо под крышкой и спросил: – Это что, шутка?

На тарелке красовался тот же десерт – тарты с малиной и парфе из козьего сыра на кроваво-красном отпечатке руки, – но уже посыпанные лепестками настурции.

– Нет! – взревел Гроссмаллард, едва не пуская изо рта пену. – Не шутка! Это мой рецепт. Оригинальный рецепт. – Он бешеным взглядом обвел помещение. – Все, кто здесь собрался, самозванцы! – Если он пытался влиться в местное сообщество, то явно не преуспевал.

Ройер со страдающим, почти горестным видом отложил ложку и печально заметил:

– Вкус просто невероятный.

– А что, были какие-то сомнения? – торжествующе осведомился Гроссмаллард, даже не пытаясь скрыть высокомерия.

– Ну, у нас еще остался последний десерт. – Мабит строго придерживался правил и, хотя все уже считали соревнование оконченным, настаивал на соблюдении положенного регламента, без особого энтузиазма объявив: – Номер одиннадцать.

Официантка подняла крышку, и по толпе пронесся дружный вздох. Идеальной красоты тарты из малины и свеклы покрывали нежные лепестки настурции, а рядом блестело безукоризненное, мраморно-гладкое сырное парфе, чья текстура оставалась совершенной, несмотря на ожидание. Снизу на тарелке находился отпечаток ладони. Однако он отличался от трех предыдущих, которые смотрелись яркими, даже агрессивными, и выглядел более деликатным, элегантным – женственным.

Воцарилась гробовая тишина. Гроссмаллард побелел и теперь почти сливался цветом со своей шеф-поварской униформой. Карин пришлось поддержать пошатнувшегося отца, хотя она и сама пребывала в состоянии глубокого шока. Ройер казался поверженным и готовым зарыдать. Он слабо попросил принести ему стул и пробормотал:

– Мадам д’Орсе, полагаю, вы победили. – Сенатор говорил убито, хотя еще даже не попробовал десерт.

– Нет, – тихо отозвалась Валери. – Не я. – С этими словами она открыла конверт, лежащий на подносе с последним блюдом, и достала карточку, подняв ее так, чтобы все могли прочитать имя кондитера.

«Анжелика Ройер», – гласила надпись.

Себастьен Гроссмаллард рухнул в кресло и заплакал.

Глава тридцать пятая

Карин нерешительно переводила взгляд со всхлипывающего, несвязно бормочущего отца, скорчившегося в кресле, на более достойно державшегося старого сенатора, который тем не менее выглядел не менее сломленным. Она явно не могла решить, кто из них нуждался в утешении сильнее. И в конце концов, как ни странно, выбрала деда. Никто из присутствующих не осмеливался даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы уйти. Все молчали. Несмотря на сработавший план Валери сразить шеф-повара наповал, тот выглядел слишком разбитым и неспособным на то, чтобы внятно признать свою вину. Конечно, срыв мог оказаться и притворным, но Ричард так не думал.

Мадам Мабит первой из зрителей решилась тронуться с места. Она поняла, что больше ничего интересного не увидит, а потому потянулась к своей огромной сумочке и достала оттуда вязание. Бессмысленная трата времени была просто не в природе практичной дамы. Валери тоже вела себя очень спокойно. Она нарушила тишину, немедленно завладев всеобщим вниманием:

– Приношу свои извинения за драматизм.

– Неужели это было так уж необходимо? – В глазах Карин полыхало возмущение.

Ричард никак не мог определить, согласен он с ней или нет. Девушка сидела среди руин семьи, между двумя мужчинами, чей дух сломил высококлассный десерт. И это не считая недавней смерти брата в дополнение к предыдущему самоубийству матери.

«Не повезло бедняжке, – в итоге заключил про себя Ричард. – Сильно не повезло».

– Боюсь, что не видела иного выхода. Ты же и сама волновалась насчет того, какой эффект произведет на твоего отца соревнование… Цель оправдывает средства.

– Вы – настоящая злодейка! – выкрикнула Карин, отчего мадам Мабит пропустила петлю и выругалась себе под нос.

– Посмотрим, – последовал загадочный ответ.

Сенатор Ройер поднял голову и глубоко вздохнул, после чего медленно закрыл глаза и тихо проговорил:

– И давно вы уже знаете об этом, мадам?

– Все зависит от того, что вы подразумеваете под словом «это», – весело вскинула брови Валери.

– Может, уже хватит игр? – устало спросил старик.

– Что вы, месье сенатор, все крайне серьезно. – Она повернулась и почему-то улыбнулась Ричарду, отчего он начал нервно вспоминать, не знает ли чего-то, о чем просто позабыл. – Это ваши игры тянутся так долго, что уже привели к трем, а может, и четырем убийствам.

– Четырем убийствам? – уточнил Ричард и тут же пожалел, что в его голосе прозвучал вопрос, поэтому повторил уже утвердительно: – Четырем убийствам.

Все присутствующие одновременно начали говорить. Ноэль Мабит побледнел как полотно и сразу же опустился в кресло рядом с женой, чтобы продемонстрировать, насколько расстроен. Та продолжала сосредоточенно вязать, пока сидевшая с другой стороны мадам Таблье кивнула с важным видом, словно знала обо всем с самого начала.

Выражение лиц Фонтейнов намекало, что они полагают четыре убийства слишком уж грязным делом. Братья Лейбовиц жевали жвачку. Вполне вероятно, для них этот день ничем не отличался от обычной субботы в Нью-Джерси. Рене Дюпон просто пожал плечами. Гай Гарсон в кои-то веки утратил свою привычную жизнерадостность. Менары сидели с горестными лицами, как всегда. Комиссар поймал взгляд Ричарда и вопросительно приподнял брови, похоже, желая узнать, затеяла Валери это с самого начала или просчиталась. Томпсоны натянули совершенно ни о чем не говорящие, истинно британские улыбки. Мартин довольно справедливо заметил:

– В нашем городе что ни день, то развлечение.

Помимо Валери, единственным человеком, не выглядевшим удивленным, был Ройер. Его зять никак не мог побороть внутреннюю боль и, казалось, не оправится уже никогда. Карин уставилась себе под ноги с совершенно разбитым видом.

– Спрошу еще раз, мадам, – наконец произнес сенатор. – Давно вы обо всем знаете?

– Не стану присваивать все лавры, – отозвалась Валери, подходя к напарнику. – Именно Ричард указал на ограниченные возможности, за неимением лучшего определения, вашего зятя.

– Верно, – подтвердил он, хотя и не слишком убедительно, так как сам не испытывал убежденности в том, что говорил.

– Какие ограниченные возможности? – последовал раздраженный вопрос от комиссара, который, к огромному облегчению Ричарда, видимо, знал еще меньше, чем он сам.

– Себастьен Гроссмаллард страдает от какой-то разновидности нарушения обоняния. Он не в состоянии различать вкусы и запахи, – объявила Валери. – Причем уже очень давно. – Гроссмаллард наконец поднял голову, услышав свое имя, но ничего не сказал. – Это одна из причин, по которой он не мог создать блюдо, принесшее ему известность. В десерте сочетается слишком много тонких, нежных оттенков вкуса, совершенно недоступных для человека с подобной ограниченностью.

– А каковы другие?

– Что? – Валери выглядела слегка раздраженной тем, что ее прервали.

– Вы сказали, что это одна из причин. Имелись и другие?

– О да. Еще одна и основная причина, – она сделала выразительную паузу для усиления эффекта, – заключается в отсутствии таланта.

Толпа ошарашенно замолчала. Ричард увидел в этом возможность внести свою лепту и сообщить хотя бы то немногое, что знал сам, поэтому просто сказал:

– Десерт придумал не Себастьен Гроссмаллард, а его жена Анжелика. В его книге рецептов так и написано: «Dessert par Angélique». И после ее гибели он пытался воссоздать блюдо. Оно ему не принадлежало, но в мире мужчин, – Ричард кивнул на Валери, – все заслуги приписываются им. Десерт принес известность шеф-повару и стал синонимом его успеха. – Напарница ободряюще ему улыбнулась, и он продолжил: – Бедная Анжелика не смогла ужиться с эгоистичным мужем и покончила с собой, но до того успела вырвать оригинал рецепта из записной книжки, сделав воссоздание блюда еще сложнее. Думаю, именно поэтому он сейчас так расстроен. Его это свело с ума.

– А что насчет убийств? – со скептическим выражением лица уточнил Лапьер, выбив почву из-под ног Ричарда.

– Ну, это же очевидно, – начал блефовать тот. – Фабрис Менар и Антонин испортили десерт на открытии ресторана, а Август Татильон прилюдно облил грязью великого шеф-повара и собирался разрушить его репутацию. Он же искренне считал себя неприкосновенным.

Все собравшиеся уставились на Ричарда с разными выражениями лиц: от восхищенного у Жанин и безразличного у компании из Нью-Джерси до удивленного – у Валери. Он с торжествующим видом уселся, но тут же опять вскочил и добавил с апломбом:

– И использовал шантаж, чтобы получить финансирование. Открытие ресторана – дело не дешевое. – И Ричард снова опустился в кресло.

– Шантаж, – понимающе повторил сенатор. – И кто, позвольте спросить, сейчас располагает компрометирующим материалом?

Ричард предпочел не отвечать, потому что последние слова очень уж заинтересовали братьев Лейбовиц.

– Документы находятся в безопасности,