в то же самое время странно напряженная, точно задавшаяся целью быть – или выглядеть – сосредоточенной; в маленькой шляпке и с планшет-блокнотом, сильно смахивающим на те, которые дарили во время показа мод «Мадемуазель».

В письме родителям Дженет рассказывает: «Вивека сказала: почему все теперь хотят быть счастливыми? Счастье ничему не учит. Мудрость дает только несчастье». На всем протяжении интервью Дженет удивлялась: зачем она спорит с этим предложением, ведь сама думает абсолютно то же самое?

В середине июня она признавалась в письме домой, написанном на розовой бумаге с логотипом «Мадемуазель»: большая часть «ужасно несчастного» самочувствия и объяснялась тем самым интервью с Вивекой Линдфорс [71]. Дженет планировала впечатлить актрису «дерзкой искренностью», а фотограф кричал: «Смотри в камеру, детка!», ответы записывал кто-то другой, у самой Дженет были нервы на взводе, а в лежащем на коленях блокноте – стандартные вопросы, которые ей бы самой и в голову не пришли: «Я спрашиваю ее о школах – она говорит о красоте своего искусства; спрашиваю о жизни в Швеции – отвечает о мудрости в несчастье». Дженет путалась, подбирая слова, и один раз Вивека, знаменитая актриса, чей портрет приветствовал Дженет в Нью-Йорке, заметила: «Ты меня вообще слушаешь?» – и это было так, точно она дала ей пощечину.

Пару недель спустя Дженет наконец увидела «Анастасию» – пьесу, в которой блистала Вивека. «Мне стало ужасно стыдно: я и не знала, какой она талант», – призналась Дженет. И заставила себя пойти за сцену после спектакля – пусть это было последним, чего ей хотелось; женщина «с суровым лицом и хриплым голосом», сторожившая дверь, смягчилась, увидев, что Дженет, плача, умоляет позволить ей увидеть Линдфорс. Это и стало переломным моментом: при виде нее Вивека немедленно извинилась за резкость во время интервью – а ведь могла бы сообразить, что Дженет молода и нервничает. Дженет, в свою очередь, призналась, что в «Мадемуазель» хотели бы, чтобы она сместила акцент на театр, но на самом деле ей лично хочется стать писательницей. В определенном смысле тем, что она нашла смелость вернуться к Вивеке Линдфорс после неловкого интервью, Дженет и показала, что способна на собственный путь.

Вскоре настала пора прощаться. Июнь 1955 года, как и другие июни, подошел к концу; программа тоже. Но Нью-Йорк оставил неизгладимое впечатление. В письме родителям [72] из номера «Барбизона» Дженет Барроуэй подвела итог: «Сидит аризонская девушка в Аризоне, и Нью-Йорк видится ей далеким и мерцающим – или, скорее, блистающим местом, и, если взять и приехать, можно увидеть, что он и вправду блестит и что она может стать его частью и прожить жизнь интереснее, чем быть просто председателем школьного комитета, матерью троих детей и отличной кухаркой. Так вот: приезжает она в Нью-Йорк и самым главным оказывается то, что, в отличие от КОЛЛЕДЖА, ТЕАТРА, ПОДИУМА, ПУБЛИКАЦИИ СТИХОТВОРЕНИЯ В 17, ДИЗАЙНЕРСТВА и тому подобного, вблизи он точно так же блестит, как издали, важные люди существуют на самом деле, и ты можешь стать одной из них». Нью-Йорк раскрыл свои возможности.

Пути Джоан и Пегги разошлись. Джоан, заранее придумавшая себе приключение на пути домой, решила доехать поездом до Калифорнии кружным путем. В письме Пегги она писала [73]: «Кратко о том, что случилось после того, как вчерашним утром я оставила тебя в Блистательном „Барбизоне“: на Центральном вокзале не оказалось никого, кто помог бы мне понести сумки, сказать, куда идти или хотя бы посмотреть на меня. Почти 10 утра – и я уже устала стоять посреди спешащих мимо меня людей, ужасно расстроилась и не сдерживала слез». В итоге она села на поезд до Бостона, оттуда направилась в Квебек, затем в Монреаль и, наконец, в Чикаго, где села на сверкающий «Калифорнийский зефир», чтобы вновь пересечь страну, но уже на запад: «Не хочу покидать Нью-Йорк – но теперь мне действительно пора домой. Однако я довольна путешествием: прекрасный урок клинической патологии!»

К изумлению Пегги, Джоан рассказывает, как ее лапали, заигрывали и нехорошо шептались за ее спиной в бостонском городском парке и как шокировало чрезмерно любопытных попутчиков то, что молодая женщина путешествует в одиночестве. Но стоило ей оказаться дома: «Сакраменто ужасен. В жизни не видела места, где все движется так медленно и бессмысленно. Кажется, все застыли на тех же самых местах, на каких я оставила их шесть недель назад» [74]. Мало помог и бойфренд Боб, сын торговца автомобилями из ничем не примечательного калифорнийского Бейкерсфильда, которого Джоан нашла таким же скучным: «Жаль, что я не в Нью-Йорке», – заявила она. Джоан знала, чего хочет – пусть именно сейчас она и не могла этого получить. В биографическом очерке «Знакомьтесь: победительницы этого сезона» [75] Дидион напишет о себе: «Каникулы Джоан проводит, сплавляясь на плотах или лодках в окрестностях долины Сакраменто, открыточной красоты местах». Ее интересы включали «чтение почти всех недавно вышедших книг», а также публикацию собственной. По воспоминаниям Пегги [76], в следующем году, будучи на последнем курсе университета Беркли, Джоан вложила все выигранные в обоих конкурсах деньги (как написала Джейн Труслоу в «Мадемуазель», «вот лицо Джоан, когда она узнала, что выиграла оба конкурса короткого рассказа Калифорнийского университета») в акции “AT&T”, начав свой маленький инвестиционный фонд, еще не окончив колледж.

Пегги осталась на Манхэттене [77]. О себе она написала, что «желала остаться в Нью-Йорке» и на всякий случай привезла свой институтский сертификат спасателя на водах, «если не найду работы по профессии». Когда Пегги искала работу [78], Джоан, с бесцеремонностью юности, предложила: поскольку мистер Смит из «Стрит энд Смит» умер как раз тогда, когда они были в Нью-Йорке, – почему бы ей не представиться достойным кандидатом кое на какую должность: вообрази, что будет за реклама в рубрике «Достижения наших победительниц» на следующий год. Ну и, не удержавшись, добавляет: «А Барроуэй – она возвращается в Барнард, „кататься“ через Адирондак [sic!] с этим своим надутым парнем и его семейкой?» Учитывая то, что своего бойфренда Боба Джоан считала «безнадежным», она бы не отказалась очутиться в Барнарде, Нью-Йорк, с надутым молодым человеком [79].

Бетси Талбот Блэкуэлл подыскала Пегги работу в «Ливинге», еще одном журнале издательского концерна «Стрит энд Смит», но она больше не могла позволить себе жить в «Барбизоне» на первоначальную зарплату. И нашла номер в менее шикарном «Ист-Энд отеле» для женщин. Пока она ждала, когда он освободится, бывший приглашенный выпускающий редактор Джейн Труслоу предложила ее пожить с ней в квартире на Пятой авеню, принадлежавшей каким-то ее дяде с теткой. «Если тебя не смутит,