Потом Ирен. Которая встретила своего «ухажера» на «свидании вслепую» (первом, из которого что-то вышло); юрист – ни больше, ни меньше. Но теперь он хотел «романа», то есть сексуальных отношений, однако Ирен отказала и теперь не знала, сердиться или чувствовать себя польщенной. Гейл Грин, хотя всего двумя годами старше Ирен, была куда опытнее: взглянув на Ирен, она твердо заявила: «Чувствуй себя польщенной». Еще одно проявление реальности для женщин 1950-х.

Даже будучи окруженной «одинокими женщинами» [10], Гейл встретила знакомую, которая совсем не подходила под эту категорию. Нет, Гейл вспомнила не «низкий, чувственный голос», но «зеленые глаза и длинные ресницы»: эта молодая женщина, Джоан, училась с ней в Мичиганском университете. Джоан ждала, когда агентство по трудоустройству найдет ей работу (пока не нашло), и безделье утомляло ее: однажды она четыре раза прокатилась на пароме до Стейтен-Айленда и обратно, а потом дошла пешком из порта до 14-й улицы. Когда Джоан не каталась на пароме, то мыла голову, занималась шопингом и встречалась с одним молодым холостяком за другим. Иногда помогала подругам, если на свидание вслепую их кавалер брал с собой друга.

Джоан не относилась к «одиноким женщинам»: она относилась к тем счастливицам, которые утром заскакивали в кофейню и выбирали, к кому бы за столик присесть. Но кое-какой опыт у нее имелся: она призналась Гейл, что познакомилась с большинством соседок «однажды вечером, когда одна из соседок напилась и слетела с катушек». Услышав шум, Джоан заглянула в номер, где увидела, как девушка швыряет о стену вещи. Когда Джоан спросила, не нужно ли помочь, соседка зашипела на нее. Не только она пришла утешать соседку, в номер набилась целая толпа, человек сорок. Казалось, что проходит вечеринка, не хватало только коктейлей. Администрация вызвала полицию. Девушки узнали об этом, и всех как ветром сдуло: вернувшись в свой номер, каждая сняла бигуди и надела сексапильный домашний халатик. Ведь полицейские – мужчины… Джоан, хорошенькая Джоан, закатывала глаза, рассказывая эту историю.

Не менее тяжело было смотреть на тех, кто «не был ни молод, ни стар; с заострившимися лицами и первыми намеками на отчаяние в глазах». Но хуже всего, добавляла Джоан, была «святая святых „Барбизона“». Кое-кто живет здесь уже двадцать семь лет – чуть меньше, чем со дня открытия. Они все еще платят восемь долларов за неделю (или что-то вроде этого), тогда как все прочие – по тридцать девять. И их номера – сущие музеи: о прошлом говорят не только недельная плата, но и интерьеры их жилища.

Джоан прекрасно знала: единственным способом выехать из «Барбизона» было найти работу, но девушка не закончила колледж, не умела печатать на машинке или стенографировать, а для неквалифицированной работы, как ей сказали, она была слишком умной. Пока они болтали с Гейл, зазвонил телефон: агентство сообщило, что ее зовут на собеседование в зарубежную кинокомпанию. Джоан снова закатила глаза: «Знаешь, что такое „иностранные фильмы“? Это непристойные фильмы. „Обработка телефонных контактов“ – отвечать на звонки. „Вычисления“ – бухгалтерский учет. „Ведение важных записей“ переводится как „следить за ставками босса“. Так себе работа». Джоан так и не пошла ни на одно из собеседований; позвонив в агентство, она сообщила, что подхватила азиатский грипп, и отправилась на последнее свидание с Тедом, которого намеревалась бросить в тот вечер.

Жаклин, еще одна постоялица, певица из Англии [11], пела в заведении под названием «Вандер Рум». Невысокая, худенькая, но с формами, с кожей цвета слоновой кости и волосами цвета платиновый блонд, аккуратно собранными в пучок, она разговаривала с Гейл, попутно смотрясь в зеркало и ловко нанося зеленые тени на веки и выщипывая брови. Она жила на том самом, «веселом», пятом этаже. На ужин она съедала четыре шоколадных батончика и почти не смотрела телевизор, потому что начинала работать в одиннадцать вечера и возвращалась рано утром. Хотя ей было двадцать три, точно так же, как и Гейл, выглядела она на тридцать. Она была особенно, причем взаимно, привязана к обитательнице соседнего номера Хелен, восемнадцати лет, которая обрела в Жаклин маму. А также опосредованно жила ее жизнью: от поклонников до поздних свиданий и телефонных звонков. Они с Жаклин периодически стучали друг другу в стену, чтобы узнать, дома ли соседка. У Хелен была привычка швырять что-нибудь в выключатель на стене, если она желала выключить свет, но не хотела вставать с постели. Недавно, когда не получилось проделать это при помощи флакона капель в нос, она запустила тяжелую пепельницу; от грохота в номер тут же прибежала Жаклин. Они обе заботились друг о друге, не только Жаклин, выбранная в матери; когда одна из пожилых резиденток сравнила пение Жаклин с помехами на радио, Хелен повесила на ее дверь табличку «Окрашено» и намазала порог кремом для бритья.

Билли Джо бросила колледж в двадцать лет [12] – что рассердило ее отца, уважаемого зубного врача из одного из южных штатов. Это не мешало ему оплачивать ее счета, при условии, если она снимет жилье в отеле для женщин. Так она очутилась в «Барбизоне»: «высокая, широкая в кости, с мышиного цвета волосами, бледными водянистыми глазами и безупречной кожей». Она бросила колледж из-за парня – коротко стриженного второкурсника, которому оказалась не нужна. И, чем избегать его в общежитии, предпочла вообще уйти. Она снова нашла бойфренда, на сей раз в Нью-Йорке, и уходила из «Барбизона» вечером – он работал допоздна; она любила готовить ему ужин в его квартире. Она вешала на дверь табличку «Не беспокоить», когда уходила, и пока что ей все сходило с рук.

«Иногда мне кажется, что со мной что-то не так. То есть меня воспитывали хорошей девочкой, ну, как и всех других. Хорошей девочкой – что бы это ни значило… Я хорошая девочка; я никогда не сплю с двумя мужчинами за одну ночь. Принципы, знаете ли».

Билли всегда полагала, что даже хорошие девочки могут заниматься сексом – при условии, что они недоступные; но даже так было не счесть препятствий: «Вечно они оказываются женатыми, с пятью детьми, их внезапно переводят в Сиэттл, или они вовсе исчезают». Недавно она встречалась со славным молодым человеком, который купил ей букет фиалок, когда они гуляли по улице. Но после этого он больше не звонил.

Гейл оставила Билли Джо, которая сбежала от проблем с мужчинами под одеяло, и зашла за Лоис спросить, будет ли та ужинать в кофейне. Лоис была стройной и