* * *

Не одно поколение приглашенных редакторов впоследствии вели споры на вечную тему: требовалось ли стажеркам «Мадемуазель» работать, то есть действительно работать? Или всю работу уже сделали за них, так что оставалось расставить точки и запятые в нужных местах? В этом смысле Сильвия Плат была уникумом. Она доработалась до нервного срыва, а на ее рабочем столе копились новые и новые задания. Что, если их реальная работа заключалась в том, чтобы позировать фотографам и в подробностях рассказывать о своих предпочтениях стае рекламодателей и сотрудников отдела продаж, ужасно желавших узнать, что нужно студенткам колледжей? Больше всего споров возникало вокруг «дефиле по швейному кварталу, чтобы производители смогли оценить покупательские предпочтения». Гейл Грин считала, что это наконец-то была работа.

Разумеется, будь Гейл в числе избранных, которым выпала честь пройтись по подиуму одетыми по последней моде на традиционном журнальном показе мод в отеле «Астор», она бы отозвалась об «эксплуатации» благосклонней. Однако первой по подиуму прошлась, жонглируя булавой, девушка из Юты [54], а саму Гейл попросили «участвовать вприглядку» с балкона. Приглашенный выпускающий редактор Джейн Труслоу [55] написала в августовском номере: «в „Асторе“», «стартовой площадке» моды, «Милли» пообещали «надежду… на будущее со стройными бедрами», обеспечиваемое длинным корсетом марки «Уорнер» под названием «Веселая вдова» (в честь фильма с Ланой Тёрнер). Дженет Барроуэй участвовала в показе с простой целью: получить новую стрижку (без этого обошедшуюся бы в заоблачные десять долларов пятьдесят центов) от знаменитого Энрико Карузо, делавшего прически звездам и супермоделям и распоряжавшегося прическами и макияжем на показе. Получить бесплатную стрижку, а также зрительское место в центре партера ей удалось: потом она написала родителям, что подготовка к показу уделала воскресную службу в Соборе Святого Патрика, точно провинциальную театральную постановку.

В тот, 1955, год августовский студенческий выпуск содержал рекордное количество рекламы. Все рекламируемые вещи выставлялись в огромном танцевальном зале отеля «Астор» перед целой армией «закупщиков, владельцев магазинов, оптовых и розничных торговцев, руководителей рекламных отделов, художников по витринам и рекламе и дизайнеров» с «изменениями декораций, всякими ухищрениями и приспособлениями и другими фантасмагорическими штуками» и хрустальной люстрой, увешанной тремя тысячами разноцветных воздушных шаров» [56]; гостям вечера дарили доски-планшеты, обтянутые золотой искусственной кожей; подавали канапе и виски с содовой, и пока все «смешно напивались, двадцать невинных приглашенных редакторов сновали по залу, бормотали милую несуразицу про искреннюю благодарность рекламного отдела „Мадемуазель“ и уворачивались от назойливых ухаживаний». Тут Гейл Грин была права: это в самом деле была работа.

Корпоративные обеды и вечеринки с фотосессиями занимали время девушек ровно настолько же, насколько любая редакторская работа. В июне регулярно устраивался вечер [57] в доме косметического магната Элены Рубинштейн: Пегги была удивлена при виде «маленькой кругленькой русской еврейки на двенадцатисантиметровых каблуках, с собранными в узел волосами и в невероятном чайном платье» (на самом деле Рубинштейн родом из Польши). В ее причудливо отделанных апартаментах в Среднем Манхэттене можно было попасть с помощью лифта на особый этаж, где за темными бархатными портьерами располагалась галерея картин известных мастеров. Пегги была в восторге [58] – увидеть произведения искусства, которые вряд ли кто увидит, тогда как Дженет, рассматривая частную коллекцию Пикассо и Шагала, все гадала, как можно умудриться собрать худшие работы лучших художников и упихать их в одну комнату. Бетси Талбот Блэкуэлл также устроила [59] для приглашенных редакторов вечеринку в своей огромной квартире на Пятой авеню – одну из лучших по воспоминаниям Пегги, хотя она уже поняла, что не так уж на них и весело; туда всегда ходили извечные соперники: владельцы универмагов «Гиблис» и «Мэйси». К 27 июня Дженет, с одной стороны, вздыхала: «Какая унылая коктейльная вечеринка миссис Блэкуэлл – не то чтобы я хочу нахамить, но как могут столько известных людей быть такими скучными?» [60] С другой – уже жалела, что не может заставить себя «жить в моменте», оценить красные ковровые дорожки, показы мод, обеды, полет на самолете в Уэст-Пойнт на фотосессию, и вообще все то, что дала ей «Мадемуазель» и чего, подозревала она, ей не видать еще много лет.

Но в каком-то смысле Дженет удалось получить то, что предлагал Нью-Йорк. Десятого июня, по истечении трети месячной стажировки, «Мадемуазель» устроил свой знаменитый танцевальный вечер на крыше отеля «Сент-Реджис» – коронную вечеринку журнала. Если во время показа мод Гейл Грин обошли стороной [61], при подготовке вечера она оказалась в гуще событий. Она привела с собой друга детства Сидни, который жил в Нью-Йорке и продавал шейные платки и шарфы вместе с отцом; его-то она и предложила Студенческой редакции, руководство которой не только искало кавалеров для танцев, но в особенности нуждалось в «симпатичном презентабельном республиканце с удачным местом проживания, чтобы посадить его за столик главреда». По счастью, когда Сидни пустился в рассказы об участии в предвыборной кампании кандидата от левой Прогрессивной партии Генри Уоллеса, «немного захмелевшая миссис Б. танцевала с голубоглазым шотландцем в гольфах и нарядном килте». Лучшие холостяки Манхэттена – или их симулякры – много пили и открыто обсуждали «крупы и загривки» девушек, рассуждали, «кто даст, а кто нет», очевидно, выбирая; и в конце концов решили, что любая, если правильно выгулять, напоить и приласкать. Заводилой заигрываний, неудачно замаскированных под флирт, стал Хиггинс Уинтергрин фон Лемур, репортер журнала «Лайф», клявшийся, что шрам заработал не в драке, а во время любовной ссоры со своей венгерской гувернанткой в возрасте семи лет. Пьяный, он подбадривал других заказывать больше коньяка. Маргарет Фешхеймер, редактор Студенческой редакции, перехватывала официантов и велела им приносить кофе, и умоляла Гейл Грин сделать что-нибудь, потому что только один ее столик употребил недельный бюджет конкурса.

Пегги нашла вечер потрясающим; настоящий бал, который шел до утра. Она пригласила Тома [62], с которым познакомилась в Мексике прошлым летом – того самого, кто уговорил ее участвовать в конкурсе «Мадемуазель»: «Без тебя ничего бы не было», – сказала она ему. Рано утром, когда празднество в «Сент-Реджисе», заканчивалось, Том предложил ей прокатиться по Гарлему в своем «Эм-Джи». Когда над Манхэттеном занялась заря, Пегги, в нарядном платье, села в машину, и они проехались всем улицам Гарлема и Вест-Сайда, чтобы она увидела то, чего не могла видеть, будучи запертой в «Барбизоне» в Верхнем Ист-Сайде. Катались они до шести утра, когда Том наконец высадил ее у «Барбизона», и, выбравшись из автомобиля и приподнимая брови у стойки регистрации, во вчерашнем платье,