Она писала в своем ежедневнике на немецком языке, завтракала и читала Journal des débats, потом Le Figaro – по ее словам, единственную в мире газету, которая могла поведать ей новости о свадьбах, смертях и местах отдыха ее родственников. Время от времени можно было увидеть ее под руку с мужем под колоннадой на улице Риволи или на улице Бургонь, за дворцом Бурбонов. Пара прогуливалась. Франциск с его черными усами, характерным носом Бурбонов и легкой итальянской походкой оставался человеком без особого королевского достоинства, и большинство из тех, кто его встречал, вряд ли подозревали, что они виделись с последним абсолютным монархом Европы. Стройный и высокий стан королевы, напротив, всегда вызывал восхищение. Даже сняв с нее корону, природа оставила ей ее внушительное великолепие. Строгое платье, хотя и отличалось неповторимой элегантностью, ничуть не напоминало модные наряды современниц. Она была вся в черном, но в изящно сделанном со вкусом платье из индийского льна с широкими лентами из матового атласа, мушкетерскими перчатками и черным как смоль капюшоном. Единственное ее украшение – брошь в виде подковы.

Однажды Лукино Висконти предложит Грете Гарбо воплотить ее образ в кино[388]. Как и шведская актриса, Мария София – недоступная звезда, одна из тех женщин, за которыми нужно наблюдать издалека. Но раньше парижане сравнивали ее именно с Роуз Керон, обладательницей великолепного сопрано вагнеровского репертуара.

В хорошую погоду можно было увидеть ее, всегда в одни и те же часы[389], верхом на лошади на углу проспекта Габриэль. Ее лошади Гаэта, Палермо, а также Партенопа содержались в конюшне на улице Матиньон. Она скакала по Елисейским полям, в процессии экипажей, тильбюри, карет, торжественно катящих по главной аллее. Она объезжала Булонский лес, за ней следовала Джуно, ее датская борзая. Каждые два дня она проводила два часа на манеже, который был зарезервирован для нее. Она содержала там Нарцисо, чья бабушка выиграла приз Дианы, и навещала других своих скаковых лошадей. Кажется, нет зрелища прекрасней – гордое животное, прирученное ее тонкой и изящной рукой. Она считалась лучшим наездником школы Сомюра.

К вечеру она возвращалась, и камердинер ожидал ее на площади Согласия, в конце улицы Буасси д’Англа, чтобы позаботиться о ее лошади. В конце маршрута, у подножия Елисейских полей, она вступала в царство торговцев сладостями, владения английских, швейцарских или немецких бонн и гувернанток, сидящих на складных стульях или расположившихся на скамейках рядом с корзинками, полными лакомств. Так было заведено среди этого особого племени, растящего своих потомков в пределах восьмого аррондисмана. Толпа малышей в накидках, обшитых бархатными лентами, наслаждалась свежим воздухом. Одни катили обручи на палочке, другие крутили волчок под молчаливым присмотром своих гувернанток.

Среди этих детей был и мальчик с бледным лицом и темными глазами, молодой Пруст, который потом именно здесь узнает[390] боль первого любовного разрыва – с Марией де Бенардаки, прототипом его Жильберты Сван. Марсель часто бывал в приходе Магдалины у аббата Ле Ребура, как Франциск II[391]. Он проживал на бульваре Мальзерб, 9, ровно на полпути между резиденциями Дэзи и королевской четы. Каждое утро, чтобы попасть на занятия в Кап-Карпентье, на улице Лаборд, затем в лицей Кондорсе на улице Авр, он проходил мимо часовни Покаяния[392], под окнами дочери королевы. Без сомнений, Марсель и Дэзи встречались, видели друг друга мельком, не вблизи, но по соседству, здесь или где-то еще, перед афишной колонной Морриса на бульваре Мальзерб, у кондитерской Ladurée или даже в аптеке Леклерк на углу улицы Виньон. А поскольку молодые люди игнорировали официальные представления и приветствия, можно представить, как эти двое переглядывались друг с другом, улыбаясь и даже не поприветствовав друг друга.

Кроме того, каждый вечер после уроков Марсель выбирал улицу Буасси д’Англа напротив отеля «Вильмон», чтобы по ней пройти на Елисейские поля для встречи со своими школьными друзьями. Среди них был и Жан де Тинан, внучатый племянник адмирала Ле Барбье де Тинана, который спас короля на своем корабле «Чайка» на следующий день после капитуляции Гаэты. Все свое детство, всю юность писатель встречал Марию Софию, королеву легенд и баллад, эту необычную и поэтическую фигуру, едва тронутую временем, которая в его глазах олицетворяла одну из самых очаровательных форм грации и величия. Повзрослев, этот художник последних отблесков того мира, которому было суждено исчезнуть, дорожил Германтами и Гепардами гораздо больше, чем Вердюренами и другими Седарами[393]. Он относился к бывшей королеве с религиозным трепетом и защищал ее с упорством влюбленного. В романе «В поисках утраченного времени» он сделал ее кузиной Паламеда, барона де Шарлюс. Последний сказал о героине Гаэты: «Есть только одна королева Неаполитанская, возвышеннейшее существо, она не имеет даже собственного выезда. Но, сидя в омнибусе[394], она подавляет своим величием все экипажи, и я готов тогда опуститься перед ней на колени прямо в грязь»[395].

Предположительно сын герцогини Баварской, этот персонаж, наделенный множеством талантов и постыдных страстей, вечно мечется между женским и мужским, воплощение своего времени, прототипом которого стал Робер де Монтескью, но с которым Марсель Пруст делится и своими чертами, – спасен от унижения со стороны Вердюренов великодушным и мстительным жестом неаполитанской королевы. Став свидетельницей оскорбления барона, она протянула руку обиженному и увела его, бросив взгляд на разошедшегося буржуа, посмевшего пойти против ее родственника:

«У вас нехороший вид, дорогой кузен, – сказала она г-ну де Шарлюс. – Обопритесь на мою руку. Будьте уверены, что она вас всегда поддержит. Она для этого достаточно сильная. – Затем, гордо устремив глаза вперед (перед ней, как мне рассказывал Ски, находились тогда г-жа Вердюрен и Морель), продолжала: – Вы знаете, что некогда в Гаэте ей уже удалось сдержать разбушевавшуюся толпу. Она сумеет послужить вам оплотом». Так, уводя под руку барона… удалилась пресловутая сестра императрицы Елизаветы».