Тигр скалится, жадно сграбастывает и целует Маринку, а я пытаюсь найти у себя второе дыхание. Оно же должно быть, да?

Пока ничего не находится, и воздух в легкие не поступает, так что приходится откашливаться, мучась и хрипя.

— Ты чего? — отрывается, наконец, от своего парня Маринка, — простыла все же?

— Нет… — удается мне выхрипеть, наконец, — поехали, а?

Тигр, ни слова не говоря больше, заводит машину и выезжает со стоянки.

Я бросаю последний взгляд на двери универа, опасаясь, что оттуда вывалятся пришедшие к какому-то консенсусу Камень и Лис и спалят, на чьей тачке я уехала. И вернут меня обратно!

Но ничего такого, слава богу, не происходит, и до общаги мы добираемся за пару минут.

Там я, быстро попрощавшись с Маринкой и Тигром, уже принявшимся горячо и бесцеремонно лапать ее прямо при мне, выбегаю из машины и несусь к себе в комнату.

Запираю дверь, проверяю для надежности пару раз довольно хлипкий замок, падаю на кровать прямо в чем есть, в одежде, только обувь скидываю.

И замираю, обняв себя и дрожа.

То ли от холода, то ли от напряжения. А, может, и от потрясения.

Что это было?

Что это, черт возьми, такое было???

Мысли в голове крутятся бешеные и все какие-то нелепо обрывочные. Мне откровенно стыдно и страшно вспоминать произошедшее. Мне не хочется думать о том, что могло бы случиться дальше, если бы я не сумела вырваться от парней. Что они со мной бы сделали. И что бы я при этом чувствовала. От одного только намека на такие мысли в голове становится пусто, а во всем теле — горячо.

Мне невозможно тесно в одежде, и я скидываю поспешно все с себя. Но жар не проходит, словно мне и в коже моей тесно! Горячо слишком!

Я мечусь по кровати, сгорая, как будто опять оказавшись в опытных бесстыдных руках хищников, чуть не разорвавших сегодня меня на части. Не понимаю уже, где сон, а где явь. Жарко и душно, болью, сладкой и тягучей, простреливает руки, ноги и живот, концентрируясь где-то в самом низу. И очень хочется потрогать себя там, унять эту боль, остановить ее.

Дать ей выход.

Но я не позволяю себе этого, потому что страшно. И стыдно.

Они что-то со мной сделали, эти два безумных парня, развратили меня, заставили чувствовать то, что не должна чувствовать хорошая правильная девушка! И теперь я — падшая дрянь! Шлюха. Права мама, права…

Я получила удовольствие от этого ужаса. Я — шлюха. Распутница.

Надо помолиться.

Пытаюсь шептать слова молитвы, но не могу, ничего не идет на ум, не успокаивает!

Мечусь на кровати, всхлипываю, а потом и вовсе, потеряв контроль над собой, плачу.

И, кажется, засыпаю вот так, в слезах.

Утром все будет по-другому… Это моя финальная мысль перед тем, как проваливаюсь в мутный, горячечный сон.

Кажется, сигналит телефон.

Кажется, стучат в дверь.

Я слышу это, но проснуться не могу.

Это не сон, это благословенная кома.

А утром, едва сумев оторвать от подушки голову, я не понимаю, почему все плывет и двоится в глазах. И жарко. Так жарко!

Хочется пить, но подняться я не в состоянии.

Так и лежу, сгорая, на кровати, пока в поле зрения не появляется Маринка.

Она, озабоченно хмурясь, прикладывает ладонь, восхитительно прохладную, к моему лбу.

— Горишь ведь! Добегалась без куртки!

Я хочу сказать ей, что это не от того, что без куртки, что это не при чем… И не могу, снова проваливаюсь в сон.

Наверно, это ужасно, сегодня же зачет… А потом выходные… И работа, выступления, а я всех подвела… Надо выздороветь…

И, желательно, в будущем избегать выходить на мороз без куртки. И избегать вмешиваться в разборки парней. Может, они про меня забудут?

Насколько эти мечтания нелепы и пусты я понимаю уже на следующий день, утром субботы, когда температура снижается, и я прихожу в себя.

И долго не могу поверить в то, что вижу перед собой… Кого вижу…

49

— Малыш, — Лис, заметив, что я щурюсь, пытясь рассмотреть его, сидящего прямо напротив окна и потому кажущегося темной, потусторонней даже фигурой, а не человеком, торопливо вскакивает и опускается перед кроватью на корточки, тянет ладонь к лицу, — малыш… Ты как?

— Да бля! — раздается с другой стороны досадливый хриплый рык, и я понимаю, что не только Лис тут, в моей комнате, но еще и Лешка! Ежусь, нелепо натягивая на себя одеяло, растерянно пытаюсь приподняться, но появившийся в поле зрения Камень садится прямо на кровать, легко подвинув меня и пытаясь перекрыть Лиса, внимательно и серьезно рассматривающего мое напряженное лицо, — сучара рыжий! И тут успел!

— Завали… — лениво тянет Лис, даже не удостаивая взглядом Лешку и не убирая теплые пальцы от моей щеки, — заебал…

— Да ты…

— Так, вы как тут опять?.. — в комнату входит Маринка, замирает на пороге, переводя злой взгляд с одного парня на другого, — драться на улицу идите! Коменда меня уже ругала за разбитый горшок и проломленный стол в коридоре! Вася, ты проснулась?

Она быстро проходит в комнату, ставит на стол чашку с дымящимся напитком, поворачивается ко мне, — Леш, дай сесть!

И, на мое удивление, Камень подчиняется!

Встает, поводит плечами и смотрит на Лиса, тоже поднявшегося с корточек.

Едва заметно дергает шеей, приглашая на выход.

Лис усмехается, а я, присмотревшись, понимаю, что у него губа разбита! И синяк на скуле! Перевожу взгляд на Камня, но у того никаких видимых признаков повреждений нет. Оно и понятно, до него еще попробуй достань…Хотя, Лис на моих глазах пару раз доставал. И чувствительно.

Тут до меня доходит, зачем парни собираются выходить, и я, облизнув сухие губы, шепчу:

— Не надо… Драться…

Голос мой совсем тихий, в горле пересохло, и Маринка, нахмурившись, дотягивается до стола и берет с него кружку.

— Ты как, подруга? На, выпей, легче будет. А они пусть идут. Только сразу на улицу, да? — повышает она командно голос, не поворачиваясь к парням, впрочем, — а то реально коменда нас с тобой отсюда выселит.

— Ну и отлично, — улыбается Лис, с вызовом дергая бровью, — найдем, где жить, да, малыш?

— Заткнись уже, сучара, — с досадой прерывает его Камень, — не будет она с тобой жить!

— И с тобой тоже, понял? — а вот тут становится понятно, что вся веселость Лиса — напускная, и он сильно на взводе сейчас.

Камень молча