Он задумался, и пыл его несколько угас.

– У нас в Австрии… – снова начал было Бернгард.

– Ты хочешь сказать, что Дольфус с Шушнигом[97] были демократами? – оборвал его я. – Прошли те времена, когда народ мог править исходя из своей мещанской доброжелательности. Слишком много бестий развелось. Открой глаза. Каждый третий ворует, распутничает, лжет и занимается убийствами.

Какое разочарование в людях! Какими заблуждениями на Западе все же наполнен их образ мыслей! Я решил раскрыть глаза на правду моему соседу по комнате:

– Приглядись к живущим в этом доме! Разве его хозяин большевик? Бригадир в колхозе – вот кто он. Рахитичный ребенок, пишущий стихи…

– Как ты сказал? Она пишет стихи? И, конечно, посвящает их Сталину?

Я обозвал его ослом и вышел из комнаты. Глупости, творимые грешниками, были мне милее, чем утверждения этого человека.

Мужчины в селе должны были разгрести еще сохранившийся снег в некоторых дворах. Руки нашего хозяина после этих работ сплошь покрылись мозолями. Видимо, он не привык к тяжелому труду. Позади его дома обнаружился большой ящик с зерном, мукой и салом. Я позвал его и сказал, чтобы он перенес найденное к себе в дом. С тех пор его доверие ко мне стало безграничным.

В 23:00 меня подняли с постели. На следующее утро мне надлежало быть в Чугуеве, чтобы принять пополнение.

Я ехал на телеге полка вместе с писарем оперативного отдела гауптфельдфебелем Шредером до Каменной Яруги, где мы тогда поспали пару часиков. Шредер, родом из сельской местности в Верхней Баварии, был важной птицей. Чем чаще менялись командиры, тем больший вес приобретала его канцелярия. Следует также отметить, что у него на хранении находились все личные вещи личного состава.

По пути он рассказал мне подробности отступления от Москвы, которое превратилось в настоящее бегство. Гудериан[98] с большим трудом сохранил свои танки[99].

– По причине сильных морозов, – повествовал Шредер, – нам не удалось удержать Ростов-на-Дону и Тихвин. Однако бытует мнение, что в этом году мы запрем Советы в Сибири, чтобы получить возможность заключить фиктивный мир на Западе. А через 20 лет война будет вновь продолжена. – Шредер глубоко вздохнул и добавил: – Слава богу, уже без нас.

Я осторожно попытался порасспросить его о взаимоотношениях в штабе полка, но он не стал распространяться на эту тему.

На далеких холмах снег почти растаял. Мы могли наблюдать за тем, как талая вода превращалась в ручейки, которые текли по углублениям в рельефе местности, сливаясь в ручьи и превращаясь в бурные потоки, съедавшие грунт.

– Видите, – сказал мне Шредер, – здесь, на Востоке, мало уделяют внимания вопросам мелиорации. В результате эрозия разрушает плодородную почву.

– Точно так же у нас в Европе когда-то в далекие времена возникали реки и озера.

– Всех этих оврагов, впадин и балок, которые так мешают земледелию, можно было бы избежать, если бы здесь вовремя занялись регулированием воды. Интересно, они видели, как протекает Висла на немецкой и польской земле?

– Не думаю.

– Если бы видели, то узрели бы разницу.

В Каменной Яруге мы пересели на грузовик истребителей танков и поехали по дороге, идущей из Харькова в Чугуев. На западе на горизонте вновь показались высотные дома Харькова. Белые бетонные кубики хорошо просматривались на фоне ясного неба.

– Зачем все это нужно? – задумчиво произнес Шредер, когда мы проезжали мимо полевого аэродрома. – Вот стоят десятки машин. Мы едем за пополнением, прибывшим из Германии. Снова сотни и сотни мужчин. Все повторяется. Я уже три года в полку и имею четкое представление, как все происходит: у нас есть костяк из тысячи человек, которые с нами с самого начала. Они никогда не будут ранены, перенесут все болезни, тяготы и лишения. Но те люди, которых нам сегодня предстоит забрать, были у нас в полку уже два, а то и три раза. Через четыре недели они снова выпадут из обоймы.

На плацу бывшего царского юнкерского училища в Чугуеве мы забрали 300 человек. В основном это были молодые люди из Силезии. С их распределением возникла некоторая заминка. Солдат хотели направить в их бывшие части, а офицеры сопровождения были явно заинтересованы в том, чтобы побыстрее сдать списки, проверить наличие людей по ним и отправиться восвояси. Ведь здесь был фронт.

Вдали слышались выстрелы артиллерийских орудий, а внизу, прямо перед плацем, спокойно нес свои светло-голубые воды разлившийся Северский Донец. Многие районы Малиновки были затоплены, и возникало ощущение, будто бы с высокого холма смотришь на огромное озеро. Я увидел всю мощь Северского Донца. Мне открылась река такой, какой она становится весной, притекая сюда из далеких лесов.

Среди прибывших, уже во второй раз после лечения, оказался и румынский унтер-офицер Дзуроляй. Через каждые два месяца он на четыре, а то и на шесть недель ложился в госпиталь. Одному Богу известно, как это ему удавалось. Я поручил Дзуроляю своих людей, а сам занялся выполнением поручений Фукса. Предстояло забрать почту, сдать уже ненужные санки, получить мыло и резиновые сапоги. У меня в голове постоянно крутился наказ Фукса: «Смотри не просчитайся!»

После этого мы двинулись вдоль улицы в наше расположение. Дзуроляй поведал мне о событиях в Мерефе, где он проходил лечение в дивизионном доме для выздоравливающих. Ученицы местной школы там великолепно владели немецким языком. К тому же эти молоденькие русские девушки были настоящими красавицами.

– Бог мой! – прищелкнув языком, проговорил он. – Они ставили для нас театральные постановки и замечательно отплясывали русские танцы. Я быстро поправился и даже набрал лишние килограммы.

Я обрадовал его, что у нас девушки не хуже, а что касается питания, то он получит хорошую возможность похудеть.

На перекрестке в Каменной Яруге нас поджидала повозка из роты, чтобы забрать багаж. Мы же двинулись вдоль леса пешком, слушая пение жаворонков и стук пестрого дятла. Зелени на деревьях пока еще не было видно.

Отчитавшись перед Фуксом о проделанной работе, я отправился на вечеринку, где на этот раз особенно выделялась Валя.

У этой девушки была непростая история. Когда-то она жила в доме вместе со своим братом, который был призван в армию и за два года до описываемых событий погиб. Четыре недели назад, когда русские на время отбили деревню, дом загорелся и наполовину разрушился. Вале пришлось переехать к своей матери в дом отчима. Сын моего хозяина Петр, молодой балалаечник, был в нее давно влюблен и старался за ней ухаживать. Его родители взирали на это благосклонно из-за перспектив присоединения к своему хозяйству ее участка земли, а также части дома ее