А я рассматривать его и убранство кабинета.

Куратор был высоким черноволосым мужчиной. Даже немного выше меня или отца, что было довольно редким явлением. Черные «смоляные» брови, черные усы, черные глаза и немного горбатый нос. Явное наличие некой доли «горской крови». Живое подвижное лицо, умный взгляд. Тонкие длинные пальцы пианиста, короткий росчерк «у»-образного шрама возле левого глаза чуть ниже виска.

Белый мундир с погонами. Без наград. Зато со значком Одарённого Стихии Воздуха в Ранге Ратника на воротнике. Хотя, белый цвет мундира как бы, как раз и соответствовал Стихии Воздуха. Вообще, цвет мундира у офицеров подбирался по Стихийности их Дара: Вода — голубой, Земля — черный, Воздух — белый, Огонь — красный и так далее. А вот у рядового и унтер-офицерского состава был только один цвет мундиров — защитно-зелёный, «хаки», как его ещё называли в мире писателя. У них цвет погона и канта на шевронах различался, обозначая принадлежность к родам войск. Такая вот система, прямо скажем, довольно необычная для меня по первому времени. Всё ж, не привык я к тому, что во взводном строю могут быть мундиры разных цветов. Ведь войска — это унификация, «безобразие и однообразие», как говорится. А тут такое. Но, люди ко всему привыкают быстро, привык и я. Даже, постепенно, начинал забывать РФ-овские воинские звания с тамошними лычками-звёздами, заменяя их в памяти новыми РИ-шными. Они становились более родными и привычными. Уже не хотелось поручика старлеем назвать, а хорунжего — летёхой. Да и обращение «товарищ» начинало подзабываться…

Перевязь с уже описанным мечом висела на спинке кресла так, чтобы рукоять находилась возле руки, и можно было быстро выхватить клинок даже из неудобного, сидячего положения.

Бумаг было не очень много, так что с чтением мужчина справился быстро. Отложив их на стол, он поднял взгляд на меня и заговорил.

— Что ж, давайте знакомиться, молодой человек. Меня зовут: Джевахов Давид Дмитриевич, —встал с кресла он и протянул мне руку для пожатия, которую я без лишних раздумий принял. — Имею честь быть куратором учебной группы «3.14», к которой, со вчерашнего дня, вы приписаны.

— «3.14»? — в недоумении изогнулась моя левая бровь.

— Третий курс, четырнадцатая группа, — с пожатием плеч объяснил Джевахов. — А что такое?

— Эм… ну, три целых, четырнадцать сотых — это ведь число «π»… — попытался выразить своё мысль, вызвавшую недоумение я.

— А, ты в этом смысле… — улыбнулся он. Улыбка у него оказалась широкая, обаятельная и белозубая. — Ну, можно, наверное, и такую ассоциативную цепочку выстроить. Но, вообще, это просто номер по счёту.

— А сколько же всего, в таком случае, групп на курсе?

— Четырнадцать, — легко и непринужденно ответил он. — Наша группа последняя по счёту. И, как водится, из-за этого, недоукомплектованная. Вместо положенных «трёх седмиц», двадцати одного человека, у нас их только девятнадцать… теперь — двадцать. Добро пожаловать на третий курс, Юрий Петрович.

— Спасибо, — улыбнулся я.

— Пойдём, провожу тебя до общежития, что б тебе не блудить по территории лишнего. Всё ж, в первый раз, такие пространства несколько дезориентируют. Заодно, расскажу, где у нас тут что. Сегодня, занятий у тебя уже не будет — посвятишь день обустройству, а вот завтра с утра — уже в соответствии с расписанием…

— Понял, — кивнул я, принимая назад часть своих бумаг — несколько листов куратор оставил на своём столе. Зато, вместо них, вложил несколько новых. Одним из которых оказалось то самое расписание.

— Да, и ещё, — добавил он. — Не знаю, в курсе ты или нет, но перевод у тебя пока «условный». То есть, ты можешь заниматься вместе со своей новой группой, но в установленные сроки должен досдать экзамены по всем тем предметам, которые пропустил из-за своего перевода. Вот расписание экзаменов, — протянул мне ещё один лист куратор.

Я взял лист и глянул на его содержание: строчки, строчки, строчки… названия предметов и даты их сдачи с указанием, «теория» или «практика». Двадцать семь дисциплин! Двадцать семь, Карл! За два месяца!

Я поднял глаза на Джевахова.

— Вы сейчас серьёзно, Ваше благородие господин штабс-капитан?

Тот поморщился и поднял руку в останавливающем жесте.

— Просто, Давид Дмитриевич, — поправил он меня. — Не надо всей этой уставщины. Это там — на «младшей половине». Здесь можно проще — имени и отчества будет достаточно.

— Хорошо, — кивнул я, соглашаясь. — Так вы серьёзно, Давид Дмитриевич? С этими экзаменами? Как я вообще должен, по-вашему, сдать за шестьдесят дней двадцать семь предметов, да ещё и учиться успевать по программе третьего курса⁈

— Если честно, Юр, — поднял руку и почесал ей в затылке он. — Я ведь могу тебя так называть? Ты не против?

— Можете, не против, — поторопил его я. Он кивнул.

— Понятия не имею. Это не моё решение, а Директора. А их нас как-то не принято обсуждать. Тем более, что, может быть, даже и не его, а кого-то «повыше». Ты вообще, на моей памяти, первый такой — переведённый сразу через два курса. Мне это расписание учебный отдел спустил — я тебе его передал. А дальше… чем смогу, помогу. В пределах моих сил и возможностей, конечно же.

— Понятно… — тяжело вздохнул я, продолжая рассматривать полученный список. — А что будет, если я эти экзамены завалю?

— Честно?

— Честно.

— Понятия не имею, Юр. Говорю же — прецедентов не было. Ты такой — первый…

* * *

Глава 22

* * *

Я ведь говорил уже, что куратор, вызвавшийся проводить меня, очень много знал чуть ли не о каждом дереве, что тянуло свои ветви к небу в бесконечных аллеях на территории Лицея? Так вот, он был не прочь поделиться этими знаниями. И наш путь от центрального входа административного здания к моему новому общежитию превратился в настоящую полноценную экскурсию, так как не по прямой мы к нему шли. Совсем не по прямой.

Больше двух часов бродили, наворачивая круги и петли по «старшей половине», благо время у нас на это имелось, да и посмотреть было на что. Взглянули на все семь зданий лицейских общежитий: три мужских, три женских и одно преподавательское (для тех работников Лицея, кто предпочитал не париться с