Кратере, которого раньше не было. Большом и глубоком кратере, словно тут минимум «тристопятка» въе… взорвалась. То есть, около пяти метров радиусом и глубиной под три с половиной. И в её центре, на самом дне — я.

Живой. И даже целый. Но очень-очень слабый. И очень… помятый. Да, это определение ближе всего подойдёт к моим ощущениям и состоянию. Хотел бы сказать: пожёванный, но это бы уже было не верным, так как «зубы» подразумевают наличие крови и открытых ран. У меня их не было. Ни открытых ран на теле, ни крови на одежде.

Самое интересное: на мне даже мундир не порвался. Да, он был насквозь мокрый и полностью грязный, но целый. Ну, насколько об этом можно было судить под слоем покрывавшей его грязи. И того небольшого подъёма головы над почвой, на который хватило всех моих небольших сил.

И этот подъём, это усилие исчерпали этот запас. Голова упала обратно, и взгляд поднялся к небу. Серому, затянутому тучами, осеннему неприветливому, совсем не похожему на небо Аустерлица. Самостоятельно выбраться из этой воронки я точно уже не смог бы в нынешнем состоянии.

Благо, и не пришлось. Очень скоро подбежали и споро спустились ко мне двое дюжих парней из обслуги полигона, которые довольно аккуратно, надо отметить, подхватили меня и на себе вытащили из ямы. После чего, даже без передышки наверху, потащили под плечи дальше, к бетонному зданию с наблюдательной вышкой.

Действовали они настолько быстро, деловито и с такими серьёзно-сосредоточенными лицами, что поневоле закрадывались нехорошие подозрения. И я счёл за лучшее подготовиться к худшему — потратить остатки своих вновь немного подкопившихся сил на то, чтобы сбросить со своего тела и мундира приставшую к нему грязь. Сделать это было просто и привычно — в конце концов, сколько десятков раз я так делал в карцере во время своих строительных опытов — не люблю быть грязным. Усилие вроде бы небольшое, но от него я снова чуть было не улетел плавать в темноте межзвёздного космоса. Так бы оно, конечно, и неплохо было бы… в другом обществе, а не здесь. Не среди Одарённых, у которых царствует культ Силы. Слабость и позицию «раненного бойца», а тем более «жертвы произвола» здесь не оценят. Так что, я приложил титанические волевые усилия, чтобы сохранить сознание в теле, не дать ему меня покинуть.

Парни тем временем, продолжали свой путь, не прервавшись, не остановившись и не замедлившись ни на секунду. Они пронесли меня через сильно перепаханное поле к зданию. Внесли в здание. Втащили на лестницу, а по лестнице, вверх — к самой смотровой площадке, организованной на вышке. Где расположились непосредственно Император, шесть Князей и полковник Булгаков.

— Живой, — констатировал Борис Иванович, окинув меня взглядом. Ответа от меня не требовалось. Да я бы и не смог ответить — не было сил на это. Достаточно и того, что глаза держал открытыми, и голову поднятой, а не болтающейся, свисающей на грудь. Будь иначе, то… ответ бы всё равно не потребовался — потребовался бы доклад. — Дозволяю, — повернулся он к Булгакову. Потом повернулся к отцу. — Результат экзамена объявим позже. Выпускай следующего.

Всё! Вся аудиенция! Дальше, повинуясь лёгкому, едва заметному движению руки Императора, меня потащили вниз по лестнице, прочь со смотровой площадки. Однако, я ещё успел заметить, как быстро преображается поле внизу. Буквально пара мгновений, и не было больше там никаких последствий прошедшего боя. Ни заполнившейся водой воронки взрыва, ни развороченного бруствера, ни поломанного рубежа открытия огня, ни кусков разрушенных големов. Пара мгновений, и ничего уже не напоминало о прошедшей мясорубке…

Хотя, нет, кое-что всё же напоминало: стёкла. Выбитые во всём здании со стороны стрелкового полигона стёкла окон. Не прошёл даром мой взрыв… правда, никого из устроивших мне такой вот «тест-драйв» засранцев не порезало этими стёклами. Даже не поцарапало. Да они даже своих бокалов не опустили, гады непробиваемые!

Я ещё успел заметить, как из комнаты на первом этаже, имевшей только искусственное освещение и ни одного окна, выходил нервничающий и сосредоточенный Максим. А за его спиной, в этой комнате, на лавке сидят и ожидают своей очереди на лавке бледные Мари рядом с тем парнем, имени которого я так и не узнал.

Хм, а что? Я бы тоже бледнел и нервничал, если бы слышал за стеной такие взрывы, не понимал, что там творится, потом увидел ранее ушедшего бойца едва шевелящимся, которого таскают, как ветошь деловитые молчаливые парни, и знал, что следующая очередь моя… Будешь тут бледным.

Собственно, на этом всё и закончилось, я, наконец, отрубился. Дурнота и слабость меня всё-таки одолели.

* * *

Глава 20

* * *

«Бойтесь своих желаний, ибо они исполняются!». К чему это я? К тому, что хотел попасть в лазарет. Хотел? Да — хотел. И даже желание сформулировал такое, довольно длительное время предаваясь конкретным размышлениям на эту тему, превращая желание в намеренье.

Хотел — попал. Так чем же ты недоволен?

В принципе, в целом… ничем. Нет, правда — я совершенно всем доволен. Вот именно в этот нынешний момент, я доволен совершенно всем в своей жизни. А как оно может быть иначе?

Я ведь лежу в лазарете, в той самой шикарнейшей ванне-джакузи-минибассейне нагой и расслабленный. Сбоку от меня в той же ванне лежит Екатерина Васильевна, естественно, тоже, как и в прошлый раз, как и я, совершенно нагая.

И ни она, ни я своей наготы не стесняемся. Мы лежим и неспешно ведём беседу о… Воде.

Нет, ну а что? Да — Екатерина Васильевна красива. Её лицо и тело — настоящие произведения искусства, я бы смело назвал их совершенными, если бы само определения совершенства не включало в себя недостижимость этого состояния. Да — она невероятно сексуальна. Да — у моего тела гормональный бум и гормоны давят на мозг. Сильно давят на мозг. Очень сильно давят на мозг… И, естественно, меня к ней тянет в сексуальном плане. Но!

Терять драгоценные минуты, в которые я мог бы получить бесценную информацию о Даре от Одарённого высокого Ранга (а у Екатерины Васильевны Ранг несомненно выше Воя. И, как я подозреваю, ЗНАЧИТЕЛЬНО выше Воя, хоть она мне о нём не говорит), ради попыток (возможно, бесплодных) получить от неё сексуальное удовлетворение⁈ Это непростительно!

Есть же цели куда легче. Да и вообще! Я — женатый человек! Как вы могли