человека нетварного начала:Таракан к стеклу прижался И глядит, едва дыша… Он бы смерти не боялся, Если б знал, что есть душа. Но наука доказала, Что душа не существует, Что печенка, кости, сало — Вот что душу образует. Против выводов науки Невозможно устоять. Таракан, сжимая руки, Приготовился страдать.

Олейниковский таракан не ропщет перед неизбежной казнью, как не ропщет и лебядкинский таракан. Однако здесь погибает, образно говоря, не «поэт в душе», а безвестный «мученик науки», которому вообще отказано в душе. У олейниковского героя отнята последняя, спасительная надежда, а смысл жизни сведен к тому, чтобы стать неким подопытным существом для демиурга фаустианского толка. И перекличка со знаменитыми стихами Гете («Подожди немного, отдохнешь и ты!») отнюдь не случайно возникает в зооморфных аллегориях поэта(«Послание Генриху Левину»):

Дико прыгает букашка С беспредельной высоты, Разбивает лоб бедняжка… Разобьешь его и ты!

По большому счету, Олейников доводит антропоинсектическую идею Достоевского до полного логического завершения. Его критика социального дарвинизма особенно наглядна в стихотворении «Чарльз Дарвин» (1933).

Чарльз Дарвин, известный ученый, Однажды синичку поймал. Ее красотой увлеченный, Он зорко за ней наблюдал.

Очевидно, замысел стихотворения появляется у Олейникова после прочтения статьи Владимира Соловьева «Красота в природе» (1889), посвященной проблематике формальной красоты. «Для философии красоты, — говорится в статье, — животное царство содержит особенно много любопытных и поучительных данных, разработкою которых мы обязаны, конечно, не эстетике по профессии, а естествоиспытателям, и во главе их великому Дарвину, в его сочинении о половом подборе». Как и знаменитый естествоиспытатель, Владимир Соловьев усматривает в природной красоте чувственную, плотскую основу: «космический художник пользуется этим половым влечением не только для увековечивания, но и для украшения данных животных форм». Для доказательства этого постулата русский философ сообщает некоторые научные наблюдения и факты, собранные Дарвиным. Например, в целях эстетически-половой восприимчивости крылья жуков «не только окрашены блестящими металлическими красками, но часто и разрисованы полосками, кружками, крестиками и другими изящными узорами».

Он видел головку змеиную И рыбий раздвоенный хвост, В движениях — что-то мышиное И в лапках — подобие звезд, —

рассматривает дарвиновскую синичку Николай Олейников, изображая ее в духе соловьевских зоологических эскизов. Однако поэт отнюдь не восхищается Дарвиным, которого русский философ именует «величайшим представителем научно-позитивного мировоззрения». Напротив, Олейников лишает «величайшего представителя» признаков эстетической красоты, наделяя того чертами уродливого существа (безобразными щеками, пошлыми пятками, выпяченной грудью), и сравнивает удивительную красоту синички с непривлекательным, «бездарным» образом самого ученого:

«Однако — подумал Чарльз Дарвин — Однако синичка сложна. С ней рядом я просто бездарен, Пичужка, а как сложена!»… Тут горько заплакал старик омраченный. Он даже стреляться хотел! Был Дарвин известный ученый, Но он красоты не имел.

По мысли Владимира Соловьева, красота есть воплощенная идея (очевидный платоновский эйдос), причем «достойно бытия только всесовершенное или абсолютное существо, вполне свободное от всяких ограничений и недостатков», а «частное бытие идеально или достойно, лишь поскольку оно не отрицает всеобщего, а дает ему место в себе». Иными словами, Бог есть всесовершенная красота, воплощенная в бытии, а индивид, отрицающий Бога, лишен красоты и, следовательно, едва ли достоин бытия. Поэтому, констатирует Олейников, Чарльз Дарвин как творец эволюционной теории, не признающей божественного происхождения человека, не может иметь красоты. В то же время синичка обладает этими необходимыми признаками красоты и достойна существования, потому что она — воплощенная божественная идея. О том, что Николай Олейников трактует эту ситуацию именно так, свидетельствует другое стихотворение, посвященное детской писательнице Тамаре Габбе (1933):

Вот птичка жирная на дереве сидит. То дернет хвостиком, то хохолком пошевелит. Мой грубый глаз яйцеподобный В ней видел лишь предмет съедобный. И вдруг однажды вместо мяса, перьев и костей Я в ней увидел выражение божественных идей.

Антропоинсектическая идея, изложенная Достоевским, находит в творчестве Олейникова свое органическое продолжение, причем наполняется эмоциональным, личностным началом. Его лирические герои (синички, кузнечики, тараканы) наделены высшей красотой, высшей божественной сущностью, как и человек. Поэт не отделяет себя от своих персонажей, которые оказываются заложниками жестокой игры природы, обреченными на бессмысленную смерть. Это обнаруживается и в пророческих стихах 1937 года, где поэт предсказывает собственную гибель:

Птичка безрассудная, С беленькими перьями,