вдалеке от своей богохранимой паствы. Известно, что по установившемуся правилу Константинопольский патриарх совершает литургию не за деньги не больше трех раз в год: на Рождество, в Неделю Православия и на Пасху[32]. Я же, со своей стороны, слышал, что патриарх Дионисий, умерший в 1891 г., служил безвозмездно только раз в год — в день Пасхи[33]. Для того чтобы оценить значение этой небрежности о пользе пасомых, нужно припомнить, что древнейшие архиереи служили каждый праздник в своей епископской церкви. — Еще оригинальнее поступали и теперь поступают такие греческие провинциальные архиереи, которым доходы с их епархий нравились, а сами епархии не нравились, так что они предпочитали жить в Царьграде. Вот как, например, поступил один из таких архиереев. В середине XIX в. один греческий архиерей в Болгарии очень скучал, живя в маленьком и глухом провинциальном городе, все стремился попасть на жительство в более приятную для него столицу. Наконец он обратил внимание на одного расторопного и неглупого болгарина-диакона и добился того, что этого последнего сделали викарным архиереем при его кафедре. Лишь только это случилось, епархиальный преосвященный уехал в Константинополь, а епархия начала интересовать владыку лишь как поместье, дающее ему известные доходы. Управление епархиальным делом было возложено на викария-болгарина с тем, чтобы он ежегодно доставлял своему принципалу 2000 турецких лир, т. е. более 16000 рублей. Так продолжали идти дела около 10 лет[34].

В личных отношениях с пасомыми архиереи иногда не держались границ благоразумия, но заходили слишком далеко в выражении своего архипастырского гнева, — что иногда сопровождалось некоторыми невыгодами и для архиерейского кошелька. Раз был такой случай. Один греческий владыка, вмешавшийся в тяжбу разведенных мужа и жены, отказал невинно пострадавшей жене в определенной ей по закону пенсии от мужа. Эта женщина с горя помешалась. За нее заступился один из местных чорбаджей (старшина; конечно, он был христианин). Архиерей, не стерпев такого вмешательства, отлучил его от Церкви. Чорбаджи, несмотря на это, в первый же праздничный день пришел в церковь к обедне. Архиерей, увидев отлученного в храме, кинулся на него с жезлом, ударил и сломал жезл. Чорбаджи не замедлил отправиться в Константинополь с жалобой кому следует. Владыка, со своей стороны, тоже не дремал. Он нашел возможным возвести обвинение на чорбаджи — серьезные обвинения в несоблюдении общественных интересов. Дело разгорелось. Тушить его пришлось уже не одному чорбаджи, но и архиерею. Бедняк старшина сильно издержался, ездив в столицу и хлопоча там; но и владыка издержался, — да еще как издержался, — давая взятки кому следует…[35] Да и все они, т. е. архиереи, таковы, добавляет рассказчик, один хуже другого, все варились в том же караказане, т. е. черном котле янычар[36].

Если так обращались архиереи с почетными членами общины, облеченными властью старшинами, то, без сомнения, еще менее они церемонились с простыми мирянами, если наперед были уверены, что сами они останутся безнаказанны. Они не стеснялись ни местом, ни временем, допуская кулачную расправу в минуту гнева и раздражения. Наш Арсений Суханов в Палестине был свидетелем такого факта. Ни какой-нибудь невежественный захолустный архиерей, а сам Иерусалимский патриарх однажды во время торжественной вечерни в церкви приказал диакону прибить христианина-араба — хлестать по щекам и бить по голове, потом плетью ударять в лицо, «а неведомо за какую вину», — прибавляет очевидец[37].

Домашняя жизнь греческих архиереев протекала в довольстве и среди многих утех. Есть свидетельства, из которых, пожалуй, можно бы выводить заключение, что бедность и недостатки составляли в прежнее время печальный удел греческих архиереев; но эти свидетельства стоят одиноко и не имеют того значения, какое им можно приписывать с первого взгляда. Так, Арсений Суханов очень изумлен бедностью патриаршего подворья по сравнению с католическими монастырями в Константинополе. Он с заметным сокрушением пишет: «Патриаршие дворы (в Константинополе) с малыми воротами, якобы калитка»[38]. Но нужно сказать, что патриаршее подворье не блещет великолепием и в настоящее время. И вообще греческие архиереи придерживаются русской пословицы: «Не красна изба углами, а красна пирогами»[39]. Другой свидетель, знаменитый патриарх Иерусалимский Досифей, XVII и XVIII вв., в своих посланиях к русскому двору писал: «Архиереи греческие — нищие, как это и прежде было; платье дорогое духовным лицам непристойно». «Расходы наши (архиереев) равны с расходами какого-нибудь игумена маленького монастыря; и на всю одежду нашу не изойдет и пятисот асперов» (мелкая медная монета)[40]. По поводу этих слов Досифея нужно сказать, что греческие преосвященные, если писали в Россию, то всегда старались рисовать свое положение самыми печальными чертами; разумеется, для того, чтобы разжалобить щедролюбивую Россию; притом, нужно полагать, что слова эти говорятся в укоризну русских архиереев, которые всегда одевались очень роскошно по сравнению с греческими.

Войдем в покои греческого архиерея не фантастического, а действительного. В приемной комнате мы найдем широкую турецкую софу, а на ней подушки из сирийского разноцветного шелка; необходимую принадлежность благоустроенного жилища на Востоке составляет бронзовая жаровня; ее вы тоже найдете в приемной архиерея; жаровня эта у него вся литая, на красивых львиных лапках и такая огромная, что три человека едва могут поднять ее. Если поинтересуемся узнать, что находится в буфетном шкафу архиерея, то мы узрим желе из айвы, щербет розовый; кофейный и розовый лист и орехи с гвоздикой[41], и, само собой разумеется, ароматное вино. Если же пожелаем познакомиться с поварской архиерея, то найдем там гусей, цыпленка и поросенка. Греческие архиереи, как известно, разрешают себе скоромную пищу по тому основанию, что они в настоящие монахи не посвящаются, а остаются навсегда рясофорными, хотя и возлагают на себя монашеские принадлежности. И этот обычай соблазнять нас не должен. В одежде архиереи любят разнообразие, и некоторые из них часто переменяют свои платья[42]. Значит, гардероб их богат и дорог. В прежнее время архиереи иногда украшали свою голову чалмой, этой красивой принадлежностью турецкого костюма, причем они в свое оправдание ссылались на принуждение со стороны турок, но эта отговорка лишена всякого значения[43].

В помещении греческого архиерея встретишь еще — чего совсем не ожидаешь — экономку, или сожительницу. Эти личности женского пола носят различные наименования: герондиссы, коконы[44], параманы[45], проще: наложницы[46], а деликатнее — «преосвященные монахини»[47]. Таких особ женского пола держат не одни архиереи, но и другие клирики, так как безбрачными в Греции остаются не только патриархи, епископы и архимандриты, но и некоторые приходские, городские священники и даже диаконы[48].