они когда-то траншеями.

Огонь противника плотно сосредоточен на краю высоты прямо перед ними. Настолько плотно, что из густой массы бесчисленных ударов вряд ли можно выделить отдельные разрывы. Толстая черная стена, непроницаемая для глаз.

В конце концов они отказываются от попыток найти траншею. Штиллер оглядывается на батарею, снова смотрит на обстрел:

– Да, делать нечего, если не тут, то вообще не продвинемся вперед. Что думаете, Райзигер?

Спорить не о чем. Райзигер сухо отвечает:

– Так точно, герр лейтенант.

Штиллер:

– Противогазы понадобятся? – и отвечает сам себе: – Что ж, хуже всё равно не будет.

Достают маски из подсумков и вешают их себе на грудь.

Всё ближе к линии обстрела. Взрывы настолько громкие, что общаться можно только криком.

– Довольно! – кричит лейтенант. – Надо бы отыскать хоть одного пехотинца! Они должны быть где-то здесь!

Он делает прыжок. Райзигер позади. Лежат в воронке. Две гранаты врезаются в землю позади них. Когда грязь разлетается брызгами, они разбегаются и прыгают еще раз. Снова – в воронку. Удары справа и слева.

– Практичное изобретение – эти воронки! – кричит лейтенант. – Падаешь – и сразу в укрытие!

Он собирался усмехнуться, когда снаряд падает прямо перед ними. Землю над их спинами вскидывает в воздух, словно десятью лопатами. Они вскакивают, бегут сгорбившись, ложатся на животы, снова вскакивают, когда над ними грохочет. И вот они в глубокой яме, до колена наполненной коричневой водой.

Штиллер хочет первым подняться по грязному скату, чтобы продолжить движение вперед. Поскальзывается и уходит в грязь по пояс. Должно быть, на что-то наступил: Райзигер видит, как из воды что-то вздувается – чье-то тело: вот рука, узкая кисть без большого пальца.

Не обращая внимания на лейтенанта, Райзигер отпрыгивает. Толчком его тут же бросает на землю. Опять в яме. Штиллер появляется из клубов дыма позади него. Сидят вместе. Дальше проползти сейчас никак. Воронка настолько глубока, что в ней можно стоять в полный рост, не высовывая головы. Но они всё равно приседают, стараясь не глядеть наверх. По толчкам и комкам глины, падающим к их ногам, они понимают, что обстрел сейчас вокруг них.

Через несколько минут Штиллер замечает просвет в дыму.

Он вскакивает, Райзигер позади.

Следующая воронка на расстоянии нескольких прыжков отсюда. Продвигаются вперед на животе. Наконец они у цели. Внутри виднеются две стальные каски: пехота!

Точно, два пехотинца с переднего края. Лица черные. Форма измазана до неузнаваемости. Руки слипшиеся, черные. Винтовки между ног. Вокруг куча ручных гранат. Оба вздрагивают, когда Штиллер и Райзигер спрыгивают к ним. Потом узнают офицера – слегка вскидывают головы.

Общаться трудно.

Даже если кричать соседу в ухо, слова рассыпаются.

Но к чему тут много говорить? Пехотинцы, похоже, не понимают, зачем это вообще нужно.

– Где ваша позиция?

Один из них смотрит на Штиллера, сощурившись, и тычет большим пальцем в грязь под собой:

– Здесь, герр лейтенант.

– Но у вас же должны быть окопы! – кричит Штиллер.

Пехотинец качает головой:

– Нет, герр лейтенант, тут нету.

Штиллер:

– Кто впереди?

Второй пехотинец:

– Там четыре роты. До самого леса. Но сегодня от них уже мало что останется.

Штиллер смотрит на Райзигера. Сведений недостаточно.

– Надо идти дальше! – потом снова пехотинцам: – Где ваш ротный?

Они тычут налево:

– Где-то там. Больше ничего не знаем.

Итак, вперед! Поехали!

Теперь в каждой воронке попадается примерно по одному, а то и по два пехотинца. Это немного успокаивает. Но во многих ямах, в которые они запрыгивают, вся команда уже перебита. Попадаются раненые. Делать нечего, идем дальше! Темнеет! Батарея же должна до вечера открыть огонь! Иначе по вспышкам из стволов ее сразу вычислят. Прыжками. Прыжками.

Воронка, яма перед ней: убежище! Взрывом Штиллера и Райзигера толкает прямо к входу. Они чувствуют, что под ними лестница, спускаются на ощупь.

– Пехота! – кричит Штиллер.

В ответ вопрос:

– И что?

У свечи сидит молодой пехотный офицер. Он протягивает руку Штиллеру, кивает Райзигеру, придвигая ногой к стене два ящика с ручными гранатами:

– Присаживайтесь, пожалуйста.

Он объясняет ситуацию по карте. Гребень высоты, то есть вся линия глубиной около тридцати метров в сторону противника перед этим укрытием, все основные воронки – всё занято нашей пехотой. Больше сказать нечего, ни одной роты сейчас там не разглядеть. Он торчит здесь уже сутки и знает только, что его рота потеряла на данный момент около половины личного состава.

– Как дальше пойдет, одному Богу известно. Но всё же приятно, что артиллерия хотя бы показалась. Слабое, конечно, утешение. Только бейте посильнее сегодня вечером! Кстати, да, товарищ, могу вас заверить, что противник в полдень находился еще в ста метрах от высот. Как вообще дела сейчас? Я считаю, что пока обстрел ложится, как сейчас, с нами ничего не случится. Он направляет его больше к вам, туда. А если будут класть по нам, пониже… – тут он пожал плечами, – ну пускай, тут уж как повезет.

После этого разговора Штиллеру становится ясно, что батарея может вести огонь на сто пятьдесят метров за высотой, не подвергая опасности пехоту.

– Если вам нужно, мы по карте наведемся так, чтобы поставить заградительный огонь прямо на вершине высоты. Согласны?

– Отлично! – пехотинец встает и смотрит наверх, в выходное отверстие. – Надеюсь, вы благополучно вернетесь к батарее, – говорит он. – Ах да, донесения я вам передавать не смогу. Телефон также бесполезен. Но вы должны знать: четыре красные ракеты означают атаку противника. Позвольте предложить вам сигарету.

Он достает из кармана пальто скомканную белую колбаску:

– Всё что есть.

Попрощались. Двое ползут наверх. На полпути им навстречу из темноты взметается пламя. Ступеньки подпрыгивают под ногами, слышен грохот. Застывают в ожидании. Вскоре двигаются дальше. Как можно быстрее – на батарею!

3

Верю, что как в III Армейском корпусе, так и во всей армии на этот счет может быть только одно мнение: мы скорее положим на поле боя все наши 18 корпусов и 42 миллиона жителей, чем отдадим хоть один камень из той земли, что завоевана моим отцом и принцем Фридрихом Карлом. Памятуя об этом, поднимаю я свой бокал…

(Вильгельм II, 16 августа 1888 г., Франкфурт-на-Одере)

4

Когда около десяти часов вечера к батарее 1/96 неожиданно подъехали шесть подвод с боеприпасами, огонь противника после долгого перерыва переместился с передовой на ближние тылы. Повозки снабженцев, несмотря на официальные приказы, крики и ругательства, не удалось уговорить подъехать поближе к позиции. Еще на подходе к ней снабженцы повыкидывали корзины со снарядами из повозок, разбросав их в полном беспорядке по всему участку, а затем бросились врассыпную и