— А как поехать и не поступить?

— Там придумаем.

У начальства в отряде мы с Володькой были на хорошем счету, и наше намерение встретило полное одобрение и поддержку. Главное преткновение заключалось в том, что мы оба призывались из 10 класса, а документов об образовании у нас не было. Запрашивать справки из школы по почте очень долгая песня. Было приказано добыть для нас подобные справки в школе г. Кызыла. Для представительства с нами отрядили майора Сидоренко. Он отрекомендовался начальником штаба, и его просьба была уважена и встречена более благосклонно, чем требование Чапаева экзаменовать его знакомого коновала. Нас экзаменовали и выдали справки, что в результате мы показали знания, достаточные в объеме 9 классов. Путь для отправки в училище был открыт.

В дорогу мы были снабжены некоторым запасов продуктов. Тут были консервы, масло коровье топленое, сахар. Сухарей, масла и сахара заботами друзей кладовщиков мы получили значительно больше нормы. Главным богатством было полмешка сухарей. Не пропадем! На своей машине нас выбросили на паромной переправе через Енисей, шоферы попутной колонны доброжелательно доставили нас в Минусинск и определили к своим знакомым шоферам доехать до Абакана. В Абакане поезд до Ачинска, далее везде. Это «везде» оказалось непроходимым. Поезда с востока шли переполненными, и никаких билетов не было. Народ штурмовал все возможные зацепки. На второй день и мы втиснулись в переполненный тамбур, где можно было стоять в сдавленном тесном пространстве. Изнемогаем от бессонницы. Какое-то время я даже поспал на крыше вагона, Володя побоялся. К Уралу тамбур начал постепенно пустеть, становилось свободнее, можно было присесть. За Уралом мы остаемся одни. Царствуем! Киров — Буй — Всполье (теперь Ярославль Главный). Сходим в Александрове и 10 км до Карабанова, где живут родители Володи, преодолеваем пешком. Дело привычное. «Пехота! Сто километров прошла и еще охота».

1948 год — время суровое. Страна с трудом выходила из обстановки военного обнищания. Родители Володи не бедствовали. Его отец был директором местной текстильной фабрики. В бане мы отмылись от паровозной пыли и гари, и вечером шустрая сестренка Володи Ира, только что окончившая педагогический вуз, повела нас в местный театр. Была какая-то комедия, народ смеялся, а мы с Володей засыпали на ходу. Как Ира ни шпыняла нас, через минуту мы снова дружно впадали в летаргию и потому ничего не увидели. Малое время спустя мы стали собираться в дальнейший путь. Мы сидели в пристройке вроде сарая и отбирали из наших запасов более или менее целые сухари от крошек. За этим занятием нас застала Володина мать.

— Что вы делаете!? Да дам я вам денег и купите себе батон или еще что.

Мы оказались настолько дикими, что никак не представляли себе гражданской жизни и не были к ней приспособлены. А тут — свободно и невозбранно купить батон!

В Москве у нас оказалось какое-то время до поезда. Мы пошли бродить и забрели в сад Эрмитаж. Там мы взяли билеты на какой-то спектакль, но, как видно, что-то перепутали и попали на Аркадия Райкина. В то время военные пользовались большим уважением и нас опаздывающих очень любезно проводили на какие-то места. Таким образом, мы впервые попали на великолепное представление, совершенно не осознавая того, как нам повезло.

В поезде мы оказались по соседству с двумя майорами медицинской службы, вполне лояльными и общительными. Тут подвернулась какая-то газета с докладом академика Лысенко на знаменитой сессии, и я восхищался хлесткими выпадами его против вейсманистов-морганистов, написанными его прихвостнем Презентом в псевдо материалистическом духе. Один из майоров остудил мою запальчивость: «Ты не понимаешь». Я действительно не понимал, но предостережение его заставило меня задуматься, и я помню его до сих пор. В дороге, кажется на ст. Бологое, нас затормозили на некоторое время. Из Ленинграда везли умершего там Жданова. Бедному крестьянину и на ровном месте препоны ставят.

В училище мы быстро освоились. Кандидаты, то бишь абитуриенты, были поселены в казарме. Но мы (берите выше, казарма нам давно обрыдла) устроили небольшую коммуну бывалых служак на чердаке. Сюда мы перенесли выданные нам постели и казарменный режим с подъемами и отбоями опровергли. Старшина курсов был опытен, демонстрировать свою власть или как-то злоупотреблять ею нимало не стремился. С утра на построении после завтрака он объявлял распорядок дня: время проведения экзаменов и разных комиссий (медицинская, мандатная). Сообразуясь с расписанием, мы рассчитывали время самовольных отлучек для прогулок по городу — деяние преступное и строго наказуемое. Училище располагалось на какой-то улице Красноармейской (их несколько), что было недалеко от центра и облегчало наши вылазки. За краткий срок мы смогли посетить Эрмитаж, Русский музей, Исаакиевский собор, обойти окрестные улицы города с памятниками Петру I, Екатерине II, Николаю I, Александру III.

Хуже обстояло дело со спекуляцией о нашей непригодности к поступлению в училище. Со стороны медицинской или мандатной никаких претензий не оказалось, да их и быть не могло. Оставалось валить экзамены. Я решил «тонуть» на экзаменах по географии и математике. На заданные мне вопросы я мог ответить, не задумываясь, и все задачи решить сходу. Оказалось, врать наверно даже труднее, чем говорить правду, особенно, если ты это не очень умеешь. Володя потом подтрунивал надо мной, как жалко выглядел я на экзамене по математике. Но задача была выполнена. Мы увильнули, и нас отчислили. В канцелярии капитан выписывает документы, на командировке ставит срок на дорогу девять суток. Мы поднимаем бунт.

— За это время мы не доедем! Вы что хотите нас под трибунал!?

Усталый капитан глядит на нас и решительно исправляет 9 на 19, числом и прописью.

— Хватит вам и доехать, и погулять, идите отсюда.

Мы согласны.

На обратном пути Володя едет к родителям в Карабаново, мой путь лежит на мою родину в Рязанскую область. Там в 12 км от Ряжска в д. Чернаво живут дядя Володя и тетя Анюта (сестра моей матери), родители Анатолия, а в с. Кипчаково еще жива бабушка Пелагея, двоюродные сестры Шура и Зоя со своей матерью. Дядя Володя, средний брат моего отца, помер. Воевал, дошел до Германии. Одно время раненый, он долго пролежал в снегу. Сказалась