но все они неоднократно упоминаются в СМИ или политиками как свидетельства патриотизма отдельных лиц и групп и поддержки государственной политики: как деятельность культурно сознательных россиян. Некоторые виды деятельности, такие как бойкот западной еды или ношение георгиевской ленты, особенно часто встречались в новостных статьях и/или передачах.

Одним из элементов, придававших этим действиям не просто патриотический, а культурно осознанный характер, было то, как освещение в СМИ тесно связывало их с историческими аналогиями и отсылками. В 2014 году эти практики часто были тесно связаны с Великой Отечественной войной - событием, в рамках которого российские СМИ описывали украинский кризис; например, это было наиболее очевидно в случае с георгиевской ленточкой, которую стали носить как символ поддержки Донбасса так же, как и во Второй мировой войне (Kolstø 2016). Наряду с перепрофилированием таких символов, как георгиевская ленточка, были и более драматичные примеры демонстрации своего патриотизма, включая прославление в СМИ россиян, добровольно отправляющихся воевать на Донбасс (Асламова 2014; Чигишов 2014б: 17.33; Бас 2014). Выходя в центр Москвы в 2014 году, можно было встретить киоски, установленные заинтересованными лицами, которые просили пожертвований и даже добровольцев для борьбы в Донбассе. Позже, в 2017 году, я видел когорты таких добровольцев в Воронеже , где люди открыто бродили по центру города в форме российской армии без знаков различия.

Эти более драматичные примеры исполнительского патриотизма, хотя и не ограничиваются украинским кризисом, оказались скорее исключением, чем правилом, по крайней мере до 2022 года. Вместо этого, как правило, наблюдалось прогнозируемое соответствие между повседневным национализмом обычных людей и политикой государства. Например, после того как Запад ввел санкции против России после крушения MH17, СМИ освещали патриотические бойкоты западных товаров, представляя приобщение простых россиян к отечественной продукции как противоядие от упаднических 1990-х и дикого капитализма (Салтыкова 2014; Лента 2014i). СМИ и власти также подчеркивали участие российских граждан в доносах на западные рестораны в органы власти за во многом мнимые нарушения, отмечая предполагаемую поддержку обывателями российских контрсанкций в отношении западной продукции (Домчева 2014). Таким образом, методы сопротивления западным символам повторялись в СМИ и подчеркивались как низовые явления, создающие чувство товарищества между властью и народом, как, например, утверждения о том, что чиновники меняют иностранные автомобили на российские (Аргументы и факты 2014e). В 2022 году российские СМИ широко освещали тенденцию наклеивания стикеров с надписью "Давай, уходи" на западные сетевые магазины, которые объявили о своем уходе из России в связи с вторжением на Украину.

На самом деле, многие патриотические демонстрации 2014-15 годов были не столько благородными или жертвенными, сколько весьма доступными, но при этом товарными, создавая патриотический брендинг, который могли бы использовать современные граждане, например посещать выставки, носить ватники (мягкие куртки, ассоциирующиеся с патриотизмом, навеянным ностальгией по советским ) и даже есть салаты в форме массовых военных захоронений (Digital Icons 2017). Самым разрекламированным упражнением по патриотическому брендингу стал маркетинговый трюк-протест двух молодых предпринимателей, продававших в 2014 году футболки с изображением Путина, украшенные ракетами "Искандер" и высмеивающие Запад (Хожалетева 2014a). Таким образом, СМИ побуждали аудиторию подтвердить не только политическую поддержку, но и определенную интерпретацию Советского Союза, 1990-х годов или Великой Отечественной войны путем ношения брендов и копирования героев, которым можно подражать. Став успешными, эти трюки, или акции, имели тенденцию повторяться во всех событиях: например, ношение и дизайн футболок с политическими заявлениями вновь появились после интервенции в Сирию (Овчинников 2015). В 2022 году в туристических магазинах начали продавать футболки с провоенным символом "Z", следуя той же схеме.

Как и в предыдущем примере, такие действия не обязательно должны были прямо ссылаться на историю, но интенсивное историческое обрамление основных действий государственной политики превращало любой проправительственный акт в символическое утверждение поддержки политического использования истории, и наоборот, за счет полного смешения текущих событий с эпизодами прошлого. Таким образом, демонстрация патриотизма в определенных условиях изображается не только как поддержка правительства, но и как принятие определенного понимания истории. Например, российские СМИ могут ссылаться на советскую историю, восхваляя достоинства таких патриотических акций, объединяя патриотические чувства с чувством связи с советским прошлым (Skoibeda 2014c). В других случаях исторические ссылки могут быть более явными, но все же обыденными и относиться к деятельности, которую невольно совершают многие - от отдыха на курортах советской эпохи до просмотра советских мультфильмов (Аргументы и факты 2015a). Однако только благодаря медийному обрамлению некоторые из так называемых патриотических действий были обозначены как таковые. Большинство россиян отдыхают дома и едят отечественные продукты; изображая их как патриотические акты верности государственной политике и продолжение исторической тенденции, СМИ могли политизировать и историзировать аполитичное и современное.

В самом очевидном виде СМИ использовали зрелище культурного сознания как изображение патриотически настроенных россиян, собравшихся вместе, чтобы (якобы) праздновать и переживать историю таким образом, который также демонстрировал преданность государственной политике (прямо или косвенно через утверждение одобренной правительством культурной памяти). Различные призывы помнить и защищать "нашу" историю, звучавшие как от простых граждан, так и от правительственных министров, подразумевали равенство агентств, которое изображало политиков как обычных участников, а не кукловодов на этой мнимой волне патриотизма (Гришин 2014b; Ю. Новоселова 2014). Этот прием ловко наводил на мысль об органическом возникновении патриотического чувства, когда правительство гармонирует с этим явлением, а не стремится им руководить.

Тем не менее, существует мало доказательств того, что культурное сознание является или было абсолютно подлинным (или, более того, полностью искусственным) феноменом, в котором обычные россияне массово совершают акты патриотического взаимодействия с историей, чтобы продемонстрировать свою преданность правительству (Goode 2016; Kolstø and Blakkisrud 2018). Гораздо более доказательным является то, как российское государство присваивает и курирует образы вовлечения в российскую историю для легитимации правительства и его политики. Цель, как представляется, состоит в том, чтобы внушить Владимиру Путину, что в России произошло невероятное историческое пробуждение, а также поощрить это пробуждение в определенных пределах. В теории это пробуждение приводит людей к осознанию того, что историческая память занимает центральное место в российской идентичности, и это осознание укрепляет нацию внутри страны и на мировой арене. Однако на практике не может быть и речи о пробуждении исторического сознания, учитывая, что Кремль (что хорошо задокументировано) использует дезинформацию , мифы и ложные нарративы для создания привлекательной и пригодной для использования истории, меры преследования и правовые механизмы для борьбы с теми, кто пополняет исторические знания, а также скрытые и нечестные усилия по продвижению государственных инициатив как инициатив снизу вверх, в то время как он присваивает и перенаправляет в своих целях подлинные усилия низов по повышению общественного