— Это…

— А теперь вот всё. Даже и не знаю, как поступить с тобою… Сможешь ли ты идти?

— … нагнать велели…

— Что-что?

— … ВЫ велели!

Никто и сообразить не успел. Никто не понял. Я сам пропустил этот момент, новый мундир затрещал под широким, ребристым ногтем. Меня внезапно дёрнуло, толкнуло. Я почти упал, но железная хватка потянула вверх.

— ВЫ!

Век поджал колено. Он свободной рукою оттолкнулся от земли.

Лезвие меча сверкнуло.

— Брось! — проговорила наёмница.

Негромко.

Но вкрадчиво.

«…»

Зависнув между небом и землёй, ещё не осознав, но уже испугавшись, я почувствовал, как под гнётом хватки, ключица меняет своё положенье. Я ухватился за необыкновенно твёрдое предплечье.

Великан обнажил чуть желтоватые зубы. Он закрыл глаза.

Неприятный, крайне резкий запах палёного мяса послышался в воздухе.

— Поставь его, — повторила Эль с нажимом. — Медленно.

Пальцы с раздувшимися костяшками дрогнули. И разжались. Я повис, держась за обрывок рукава. Отпустил и упал на ноги. Сапог тут же деранул голенищем, и я решил сесть. Упёрся рукою в колено: «Больно». Кажется, я вскрикнул. Рука онемела… горячие пятна стали «гулять» по спине и довольно скоро я снова почувствовал себя нормально.

Великан закашлялся. На ладони его, на траве гранатом заблестела кровь. Под ошейником, на толстой шее «рубцом» понемногу надувалась полоса ожога. Вторая. Она крестом легла на первую, также ещё совсем свежую. Ей было самое большее пять минут.

«…»

Стражник неловко выглянул из-за кустарника.

Наёмница опустила меч.

VII

Неприятная находка: копыто в обрывках серовато-желтоватых жил.

Отогнав чёрных птиц, бородатый Вин очень долго смотрел на её. Подошла Годива — его жена. Старый мельник, вместе с внуком и племянником, который тут же «подал клич». Кто-то из пришедших предложил позвать главу каравана. Тот явился заспанный и, как это часто бывает по утрам, помятый. Тряпицей обернув волосатую руку, Ином приподнял за пясть. Загородил спиною.

Вороны кружили.

Ином почесал затылок. Он посмотрел на копыто. На молодую чету: белобрысая девчонка и парень, что прижимал её к себе.

Караванщик кивнул.

— Да нет… — кривясь в облегченье. — Конечно, это не ваша. Это от какой-то… от какой-то местной. Да тут заместо пластины подкова — разве у нас так били?

Подбородок молодой едва заметно дрогнул, но она сдержалась. Отвернулась. Ином переглянулся с хмурым парнем. Кивнул.

* * *

Лес и не подумал заканчиваться. День, а после ещё один мы продирались сквозь густой кустарник… И, признаю, если бы не подсказка с руслом увязли бы здесь надолго. Лишь спустившись, мы хоть как-то позабыли об упавших деревьях. И обломках скал.

Это было… странное время.

Особенно тяжело приходилось моей Хорошей.

И великану.

До смешного доходило: Век нигде, абсолютно нигде не мог пройти. Просто совсем. Большое тело его цеплялось, ткань трещала и нам снова приходилось останавливаться и выпутывать его.

«Ты совсем уже⁈» — не могла удержаться Эль. Гратц смотрел насупив брови и подняв подбородок, а я молчал.

Мы выпутывали. Проходило несколько минут, и впереди опять оказывался кустарник. И Век опять, как баран, как механизм шёл по прямой… Он словно издевался!.. И снова Гратц смотрел вызывающе и разочарованно. И вновь, по мнению наёмницы, я должен был что-то сделать.

А что я мог сделать? Только косился на недвижимое, серое и шершавое лицо великана.

«Да всё я понимаю!.. — не мог сдержаться стражник. — Но далеко мы так не уйдём!» «Пошли уже!» — отвечала Эль.

Великан нас замедлял… И всё же он был полезен.

Да-да.

Век спотыкался и цеплялся, хрипел, но он тащил поклажу Гратца. Мою да ещё пару мешков с зерном. (Те, что наёмница прикупила в караване). У Хорошей моей хребет бы переломился от натуги, а Век всё тащил. Шагал. И только смотрел в пустоту.

Он сам, чтобы не помять доверенные вещи, связал что-то навроде лямок. Сам без чьей-либо помощи умудрился «соскользнуть» вместе с этим в русло реки. Сам навернулся, и сам наплевал на грязь. Он всё делал сам.

Так прошёл ещё день, а после ко всеобщему (моему) удивленью в низине начала подниматься вода. Картина изменилась. Она начала навевать воспоминанья.

Я старался не обращать на это вниманье.

Глубоко дышал.

Читая при каждой остановке, листая уже почти на ходу, я честно старался не думать о заливных полях[1], о далёком горизонте и тощих берёзках… Разбухшая почва чавкала весьма знакомо, и хотя здесь было довольно прохладно, солнце то и дело било в глаза. Оно слепило.

Есть страшным образом хотелось в этот момент.

Умом я понимал, что это не более чем иллюзия. Фантом!.. Но поделать ничего не мог. На третий день я начал грызть сухари. Стал незаметно распихивать их по карманам.

— Я про… Не подавитесь. Я прошу прощения, — обратился стражник.

Я в самом деле подавился. По грудине ударил и замаскировал это Нелепое движенье кашлем. Очень звонко сопнул. Потянулся за флягой.

— Да… кхм. Да! — Косой беглый взгляд: — А ты… почему хромаешь?

— Какая наблюдательность, сэр… Об этом я и хотел поговорить. Види…те… Видите ли, кажется, я простудился.

Медленный выдох. Взгляд на великана, что брёл впереди.

Стражник так сильно старался быть учтивым, что я решил ему поверить. Решил не замечать всего того, что было дальше. Как-то нечаянно, мужчина «пока не перестанет знобить» сел в седло. И как-то совершенно случайно он проехал на моей кобыле вплоть до заката.

И так и продолжил.

По какому-то совершенно нелепейшему стечению обстоятельств, на следующий же день он приосанился. Начал с высоты раздавать «бесценные советы». Делиться опытом. «Вы не туда ид… О нет!.. Навернулся? Ну что и требовалось!»

Великан не обратил на третье такое замечание вниманья.

«Ты всё сказал⁈» — просто, очень просто спросила Эль. «Нет… Я не понимаю. Я ведь по делу говорю, а какую-нибудь…» Девушка вдохнула носом: «Пошли».

Наёмница отвела стражника в сторону, она поговорила с ним чуть меньше минуты, после чего тот замолк.

Вечер пятого дня в низине.

Я устал. Век устал и даже Гратц уже клевал носом. Опасно раскачивался в седле.

Берег стал совсем пологим. Мы все брели и никак не могли отыскать сколь-нибудь удачной площадки. Двигались на ярко-жёлтое солнце.

Я щурился на чёрные ветки. Старался мерно дышать… а в памяти сама собою возникала картина: ровная, едва-едва покачивающаяся трава. Блестящие лужи. И далёкий горизонт дугою… Мне всё чудилось, что я по-прежнему там… Что