Ник подождал, пока она не пристегнулась, и только после этого подал задним ходом с подъездной аллеи. Небо было безоблачным, солнце, поднимавшееся все выше и выше над горизонтом, казалось почти белым. Холли могла сказать что-нибудь о погоде, но мысль о разговоре с Ником – даже коротком, даже на постороннюю тему – показалась ей настолько неправильной, что она лишь крепче сжала губы.

Ник включил радиоприемник, и салон машины наполнил ритм песни из «Топ 40». Живой, энергичный и веселый, он резко контрастировал с настроением в автомобиле. Холли опустила голову на подголовник и, закрыв глаза, взмолилась к вселенной: «Дай нам “зеленую улицу”, пока мы не доедем до больницы!»

Через несколько минут Ник прервал молчание:

– Значит, ты уже решила, что будешь…

Муж не договорил, но Холли и не потребовалось услышать окончание вопроса, чтобы понять, о чем он спрашивает. Не открыв глаз, она помотала головой.

– Пока еще нет, – ответила Холли, сознавая, что это было несправедливо по отношению к Нику.

Но это была правда. Она на самом деле до сих пор не знала, как поступит.

Проблема заключалась в том, что у Холли не получалось вообразить себе ни один, ни другой сценарий. Когда Ник ушел в ту первую ночь, она попыталась – действительно попыталась – представить свою жизнь с ребенком на руках. Стоя в их гостевой спальне, Холли постаралась мысленно поставить в ней белую реечную кроватку, крошечную прикроватную тумбочку с полкой для детских книг. «Может, все будет не так уж и плохо?» Увы, ответить на свой вопрос она не смогла, потому что не увидела перед глазами ни кроватки, ни тумбочки. Она не смогла представить себе даже детскую спальню – не то что ребенка в ней. И она совсем не представляла себя делающей большинство вещей, которые потребовал бы ребенок.

Но тем не менее, когда Холли попыталась вообразить себе альтернативный сценарий – жизнь после аборта, после избавления от первенца Ника – она не смогла представить и его. Ей оказалось трудно представить себе как одиночество, так и жизнь с мыслью, что она способна прервать чужую, зародившуюся в ее утробе жизнь и причинить такую сильную боль другому человеку.

После того, как Холли сообщила Нику о первом обследовании, они не общались пару недель – достаточно долго для того, чтобы время остудило желание поговорить. Не столько из-за злости или обиды, сколько из стремления к самозащите. Они готовили себя к тому, что прекратят общаться вообще и однажды – возможно, даже очень скоро – станут друг другу чужими.

Но во время того телефонного разговора, пускай на мгновение, но заклятие спало. Холли сказала мужу, что записалась к врачу, и когда его голос послышался из динамика, он был полон теплоты. «Значит ли это, что ты решила оставить ребенка?» – спросил Ник. Точнее, прошептал так, как человек шепчет заветное желание. «Нет», – резко ответила Холли. А потом добавила: «Я не знаю, Ник. Я просто не знаю».

Комната ожидания перед дверью в кабинет врача слишком сильно обдувалась кондиционером и была почти полна людей. На каждого мужчину, скрючившегося на пластиковом стуле, приходилось не меньше трех женщин. Медсестра вызвала ее за пять минут до назначенного времени приема. Она была совсем юной и безостановочно болтала, пока проверяла показатели жизненно важных органов Холли.

– Многие женщины страшно нервничают во время первого визита к врачу, – сказала она, накачивая грушей манжету тонометра, все сильнее сжимавшую правое предплечье Холли. – Поэтому не удивляйтесь, если ваше давление окажется сегодня чуть выше нормы.

Лицо Ника, стоявшего в дверях, напряглось. Возможно, он, как и Холли, представлял мир, в котором они с женой могли по-прежнему счастливо болтать. В отличие от реальности.

Холли всего пару месяцев назад поменяла медицинскую страховку. А это значило, что поменялись и врачи. И чего ожидать в смотровой, она не знала. Ник прислонился спиной к стене бледно-желтого цвета, а Холли уставилась прямо перед собой – на парковку за окном.

– Доброе утро, миссис Гудвин, – произнесла врач, вошедшая через несколько минут в комнату. Она оказалась полной темнокожей женщиной с густым хвостом, перехваченным резинкой у основания шеи. – Я доктор Пауэлл, – ее голос был хрипловатым, но добрым.

И первым впечатлением Холли было, что она порядочная женщина. Но от этого ей легче не стало.

– Здравствуйте. – Холли попыталась выдавить улыбку. – Зовите меня просто Холли. А это мой… ну… – нервно вдохнула она, – Ник.

Если врач и заметила ее короткий вдох, если и сочла его странным, то вида не показала. Она пожала Нику руку точно так же, как пожала руку своей пациентке, а затем опустилась на стул на колесиках у компьютерного стола. Холли нашла глазами Ника и увидела во взгляде мужа осознание. Он расслышал паузу и понял, что она значила.

Доктор Пауэлл начала с обычных вопросов. Еще в машине, по дороге в больницу, Холли решила узнать про аборт до того, как врач станет ее расспрашивать. А теперь она только мотала головой и кивала, подтверждая свой возраст, режим питания, род деятельности, частоту путешествий. Нет, у нее никогда не диагностировали тревожное расстройство или депрессию. Нет, в последнее время она не ездила за рубеж. Нет, у нее никогда не было венерических заболеваний.

Пока врач готовилась к осмотру, Холли решила дождаться окончания обследования и только тогда обсудить с ней прерывание беременности. «Пусть доктор Пауэлл считает меня обычной пациенткой, прежде чем поймет, что я за человек на самом деле», – подумала она.

В какой-то момент врач вышла в коридор за аппаратом УЗИ, оставив их с Ником одних, в полном молчании. На мониторе компьютера была открыта медицинская карта Холли – вся ее жизнь свелась к одной странице.

Доктор Пауэлл вернулась через несколько минут, двигая на колесиках прибор с экраном и клавиатурой. Она выдавила смазку на вагинальный датчик и вставила его в лоно Холли. Ник при этом отвернулся. А Холли закрыла глаза, пока датчик перемещался в поисках плода, развивавшегося в ней.

Дверь кабинета была тяжелой, и посторонние звуки внутрь не проникали. Единственными звуками в комнате были слабое гудение аппарата и эхо, отражавшееся от ее внутренностей. Спустя несколько секунд любопытство взяло верх над Холли. Открыв глаза, она уставилась на экран, на котором высвечивалась целая галактика зернистых белых завихрений. Прищурившись, Холли попыталась расшифровать то, что увидела – какая часть изображения была ее, а какая – нет.