Шрифт:
Закладка:
– Но ведь стены еще не отстроены. – Я указала на внушительную дыру в палисаде между берегом и западными воротами. – Ты же сам это видишь.
– Вы до сих пор не закончили строительство только по воле Ситрика. – Он постучал кулаком по деревянному причалу новой части порта. – Времени у него было сполна.
Я сердито взглянула на Олафа. Да будь он проклят. Я терпеть не могла мужчин, думающих только о себе. Неужели честь и обещания для него пустой звук?
– Женившись на дочери Амлафа Рыжего, ты знал, во что это обойдется. Ты согласился остаться здесь.
– Хочешь забрать Гиту – забирай. Найду другую жену. Может, ее чрево мне удастся наполнить побыстрее.
– Ну и ублюдок же ты.
Олаф расхохотался:
– Пожалуй, так и есть. Твоя правда. – Он схватил секиру и подбросил ее в воздух. Когда он вновь устремил на меня взгляд ледяных голубых глаз, с его лица исчезло всякое подобие улыбки. – Я ведь уже говорил тебе: полагаться можно только на себя.
Не произнеся больше ни слова, я сошла с корабля и помчалась в большой зал. Где же прячется эта сучка Гита? Почему она ни слова не сказала мне о замыслах мужа? Предупреди она заранее, я сумела бы найти нужные слова, чтобы она убедила Олафа остаться. Наверняка жена как-то могла повлиять на него и заставить задержаться в городе на месяц-другой?
Ворвавшись в покои Гиты, я захлопнула за собой дверь. Ее щеки мгновенно покраснели.
– Г-Гормлат, – промямлила она. – А я как раз собиралась тебя искать.
– Да ну? – Я провела пальцем по золотому крестику, висящему на моей шее. – С хорошими новостями или плохими?
Гита поникла еще больше, а ее губы задрожали.
– Я думала, ты за меня порадуешься.
– Порадуюсь? – злобно усмехнулась я. – Потому что ты за два года наконец-то сделала то, на что любой другой женщине хватило бы месяца? – Я медленно похлопала в ладоши. – Молодец, Гита. Молодец!
Она прищурилась:
– Я понимаю, что ты злишься из-за нашего отъезда, но Олаф…
– Плевать мне на твоего Олафа! – огрызнулась я. – Ты – дочь Амлафа. Ты должна горой стоять за свою семью. Ситрик потеряет Дублин, если Олаф уплывет прежде, чем мы достроим стены.
Гита беспомощно рухнула на кровать.
– Я старалась убедить Олафа остаться, но он желает вернуться домой до осенних бурь. – Она взглянула на меня. – Честное слово, я старалась.
– Старайся лучше.
– Не могу.
В ее больших глазах блестели слезы, а на поникшем лице застыло выражение жалостливой беспомощности. Ее отец и эрл Вальтеоф часто покупались на эту уловку. Гита рыдала и падала в обморок, словно нежный цветочек, но это недостойно дочери викингов.
– Ты всегда была слабой. Если Шехналл нападет на нас и убьет твоего брата, я стану винить тебя. – Быстро подойдя к ней поближе, я прижала ладонь к ее животу. – И если это произойдет, на твоего ребенка ляжет такое черное проклятие, что ты сама пожелаешь ему смерти.
Гита оттолкнула меня.
– Убирайся! – вскричала она. – Оставь меня в покое.
Я отступила, дрожа от переполняющих меня чувств. И зачем я это сказала? Гита бесполезная и нерешительная девица, которой слишком легко манипулировать. Повлиять на решения мужа она может не больше, чем я – на морской прилив. И я прекрасно знала об этом, устраивая их брак.
– Прости, Гита. – Я протерла губы. – Когда у тебя родится ребенок, ты осознаешь, на что готова пойти ради него.
Она дрожала, приоткрыв рот, и готовилась разрыдаться.
– А как же я? Разве я не твоя дочь? Разве ты дашь меня в обиду?
Я грустно улыбнулась. Иногда не существует ничего милосерднее истины.
– Кровь есть кровь, Гита. Ты мне – всего лишь приемная дочь, и я готова убить тебя сотню раз, чтобы на один миг избавить от боли Ситрика.
Эта прелестная дурочка сумела только побледнеть.
– Гита, тебе двадцать семь, но ты все еще маленькая девочка. Когда у тебя родится ребенок, ты станешь женщиной и забудешь обо всех глупостях, которыми святоши забили твою голову. Для таких, как мы, не существует ни спокойной жизни, ни всепрощения. В Норвегии тебя поджидает дюжина ярлов, желающих прикончить твоего мужа, едва он подплывет к берегу. А если им удастся это сделать, они убьют и твоего сына. Запомни это.
Слезы ручьями полились по ее щекам.
– Почему ты такая злобная?
– А ты почему такая безмозглая? Такими уж нас сотворили боги. – Я указала на дверь. – И тем не менее этой страной правит мой сын. Если бы не моя злоба, его бы давным-давно убили.
– Олаф говорит, что Шехналл нападет на вас, как только мы уплывем, – ответила Гита дрожащим голосом. – Даже твоя ненависть не спасет Ситрика от гибели.
Она тут же ухватилась за стойку кровати, словно испугавшись собственных слов. Даже не смела взглянуть мне в глаза.
– Вот видишь, – горько улыбнулась я. – Ты уже учишься. Возможно, однажды станешь такой же злобной, как я.
Чтобы не сказать чего-нибудь еще, я развернулась и ушла к себе, напоследок хлопнув дверью.
Проклятие. Все шло наперекосяк, а ведь мы почти достигли цели. Если верховный король Шехналл нападет до того, как мы закончим стены, моим честолюбивым мечтам о свершениях Ситрика не суждено сбыться. А в том, что Шехналл к нам нагрянет, я нисколько не сомневалась.
Взяв графин с прикроватного столика, я налила вина в серебряный кубок, который Ситрик подарил мне на прошлый Лунаса[9]. Я взглянула на кривое отражение своего лица, мелькнувшее на поверхности кубка. Все еще красивая и молодая.
Слишком молодая.
В тот день я приказала слугам приготовить особый пир. Я сомневалась, что Олаф и Гита на него явятся, но следовало отдать им должное: они все-таки пришли. Олаф неспешно вошел в зал, когда подавали горячее, и остановился поговорить с купцами, сидящими возле дверей. Гита послушно стояла подле него и открывала рот, только когда ей задавали вопрос.
Сидящий рядом со мной Ситрик не обратил на их появление никакого внимания. Он целиком погрузился в беседу с Харальдом и Гиллой – сыном Глуниарна, который всего месяц назад вернулся из дуна своего деда в Уладе. Все еще опасаясь, что кто-то из сородичей попытается отнять у сына корону, я начала платить шлюхам, чтобы те доносили мне об их разговорах. Пока я не слышала ничего тревожного, но все могло измениться, как только Харальд и Гилла узнают об отъезде Олафа. Я знала, что теперь мне придется выкладывать за
