– Ну же, Мурха! – позвал один. – Или ты собираешься целый день ухлестывать за этой красоткой?

Остальные захихикали. Мурха покачал головой, но его губы невольно расплылись в улыбке.

– Вернулся бы ты к реке, Кассер, – громко предложил он. – Взглянешь на собственное отражение – мигом начнешь добрее относиться к другим.

Все рассмеялись – даже оскорбивший меня Кассер. Мурха развернул лошадь и потрепал Броккана по волосам.

– Прощайте, мой юный друг. Берегите вашу тетю.

Броккан уставился на него снизу вверх, широко раскрыв глаза и улыбаясь до ушей. Мурха улыбнулся в ответ, а потом устремил на меня серьезный взгляд.

– Скоро ударят холода. Мы уже отправили воинов помогать своим семьям собирать урожай. Мы с дружиной тоже едем домой. Никакого войска сейчас нет, и лекари нам не нужны.

– Всегда есть войско, которому нужны лекари.

Мурха покачал головой:

– Отец вот-вот заключит мирное соглашение с верховным королем. Мы считаем, что сражаться не придется еще очень долго.

Я закатила глаза.

– А теперь я попрошу тебя не насмехаться надо мной. Сначала ты порицаешь нас за войны, а когда мы стремимся к миру, у тебя все равно не находится доброго слова. – Он сердито фыркнул: – Твоему мальчику будет лучше, если вы вернетесь к Лонону. У моего друга доброе сердце. В благодарность за помощь он не даст вам голодать до самой весны.

– Я и сама могу присмотреть за Брокканом.

– Правда? А Лонон рассказал, что, перед тем как уснуть, малец умял три плошки. Он же совсем изголодал.

Я нервно схватила Броккана за руку и крепко ее сжала.

– Мы шли через лес дольше, чем я рассчитывала. Я делаю все, что в моих силах.

– Так постарайся сделать еще больше. Умереть в овраге можно не только от клинка, но и от голода.

Мурха каблуком ударил коня по ребрам, и тот полетел вперед бодрым галопом. Я стояла и смотрела, как за спиной всадника развевается на ветру плащ. Спутники следовали за ним. Копыта лошадей стучали по земле, словно гром.



В наступившей тишине прощальные слова Мурхи опустились на мое сердце тяжелым камнем.

– А мы теперь куда? – Броккан потянул меня за рукав, и я словно взглянула на него новыми глазами. Да, его щеки действительно выглядели впалыми, а руки казались даже тоньше, чем в день расставания с Роунат. Я почти хотела отвести его к семье Лонона, но не смогла себя заставить. Чтобы Броккан остался со мной, я должна выполнить поручение Томаса.

– Мы держим путь в Манстер. – Я указала в сторону, куда только что ускакал отряд Мурхи. – Вон туда.

Дублин, 998 год

Гормлат

лаф расхаживал возле своего корабля. Сначала он проверил паруса и деревянный корпус, а потом заговорил с корабелом, поручив пятерым воинам осмотр мачты. Утром я заметила его возле другого корабля, но не придала этому особого значения. Но уже вечерело, а Олаф еще не покинул лонгфорт.

Я дошла до гавани и остановилась возле корабля, который он осматривал. Светило жаркое солнце, даже легкий ветерок не задувал с моря. Пропитанная пóтом рубаха Олафа прилипала к спине и груди, и с каждым движением под тканью отчетливо проступали очертания мускулов на животе.

– Гормлат. – Он поприветствовал меня знакомой сдержанной улыбкой. – Как дела?

– Хорошо. – Разгладив рукава шелкового платья, я взглянула на стоящие в лонгфорте корабли. – А у вас сегодня кипит работа.

Он кивнул, даже не удосужившись проследить за моим взглядом. Справедливости ради, на рынках Дублина яблоку было негде упасть с самого начала весны, и кораблям не находилось места в порту, даже несмотря на то, что прошлой весной Ситрик его расширил. Я советовала сыну вместо этого сосредоточиться на строительстве стен, но он не желал терять доходы из-за того, что торговцам негде пришвартоваться. Летом Дублин посетили тысячи купцов, Ситрик даже открыл монетный двор, на котором чеканили серебряные монеты для торговли. Теперь мы соперничали с Англией. Амлаф о таком мог только мечтать.

Я поднялась на борт и присела возле скамьи, на которой трудился Олаф. Тем самым я загородила ему обзор руля, который, судя по моим наблюдениям, он как раз собирался проверить.

– А ты сегодня весь в делах, дорогой зять.

Не обращая на меня внимания, Олаф осматривал фалы.

– Ты, наверное, прикидываешь, сколько рабов повезешь домой осенью? Сегодня утром Фальк доставил в Дублин три сотни славян. Среди них немало красивых девушек… да и юношей тоже.

– Меня не интересуют ни красивые девушки, ни красивые юноши, – фыркнул Олаф.

– Да, это я заметила. – Я накрутила прядь на палец. – И это так необычно. Должен же мужчина твоего возраста иметь хоть какие-то предпочтения. – Я хитро улыбнулась зятю. – Ну же, Олаф, расскажи. Я не стану осуждать.

Он задумчиво закусил щеку:

– Я предпочитаю жен, которые рожают мне детей.

Резко вздохнув, я выпустила пряди из рук. Я многие месяцы ждала, когда Олаф заговорит со мной об этом, но все равно его прямота меня поразила. По всему Дублину уже давно ходили слухи, что Гита никак не может забеременеть, и последние два месяца Олаф даже перестал приходить на пиры Ситрика. Простой люд не делился догадками со мной, но проходя мимо них на рынке, я не единожды слышала слово «развод».

– Гита еще молода. У вас столько времени впереди…

Отбросив канат, Олаф хрипло рассмеялся:

– Ты не так поняла. Я не жалуюсь. Отнюдь, меня переполняет счастье. Гита забеременела. Я просто объясняю, почему предпочитаю именно ее.

На мгновение лишившись дара речи, я хлопнула в ладоши.

– Чудесно. Как я рада за вас обоих!

Это действительно чудесная новость. Я опасалась, что Олаф проверял корабли, потому что собирается покинуть Дублин, а бесплодную жену оставить мне – чтобы не так скучно было ждать неминуемого нападения верховного короля Шехналла.

Вскочив, я заключила Олафа в объятия.

– Сегодня вечером мы закатим в вашу честь пир.

До чего же странно выглядит Олаф, когда улыбается. Я никак не могла определиться, становился ли он при этом красивее: слишком привыкла к печальному стоическому выражению, присущего его лицу все остальное время.

– Спасибо, Гормлат. Пусть это станет прощальным пиром.

Моя улыбка исчезла.

– Я не могу допустить, чтобы мой сын родился в Ирландии. Чтобы владеть норвежскими землями, он должен появиться на свет там.

Я покачала головой.

– Мы же договорились, что вы останетесь до празднования Самайна[8], а до него еще три месяца. Ты дал слово.

Олаф пожал плечами:

– Мы пробыли здесь достаточно, чтобы у