Но мои слова и заключенное в них желание ничего не значили. Роунат больше не могла мне помочь. Только я несла ответственность за свою жизнь и жизнь Броккана, и щемящее чувство внизу живота подсказывало, что я не справляюсь.

Дублин, 996 год

Гормлат

овсем недавно дикая природа подступала к самым стенам города. Луга пестрели утесником и полевыми цветами, а в дремучие леса к югу от Дублина не осмеливалось сунуться ни одно войско из страха не найти обратной дороги. Старики, которые некогда стали первыми норвежскими поселенцами на ирландской земле, утверждали, что в чащах обитали призраки, волки и давно забытые проклятия.

Все это осталось в прошлом. Теперь во время прогулки за городом я видела лишь пасущихся коров и лошадей, а от утесника и цветов почти не осталось следа. Лес же давно отступил к самому горизонту.

Когда мой покойный муж Амлаф впервые завладел Дублином, он быстро смекнул, что портовый город окружают плодородные земли. Как только он установил власть над поселением, его подданные расчистили лес и пустили древесину в ход. В нашу гавань начали приходить торговые корабли, груженные вином, гагатом, янтарем и рабами, они платили нам щедрый налог за право пришвартоваться в дублинском лонгфорте. Мы же продавали купцам плоды нашего труда: меховые шкуры, сыр, масло, шерстяные одеяла и древесину. Земля Ирландии добра к викингам – куда добрее, чем ее люди.

Я провела пальцем по золотому ожерелью, которое мне подарил Ситрик. Он мог позволить себе это именно благодаря торговле. Отчего же тогда я смотрела вокруг и скучала по дикой природе? Впрочем, я знала ответ на этот вопрос. Когда мы с Амлафом только поженились, я часто бродила в лесной чаще бок о бок с призраками и древними проклятиями. Закрывая глаза, я воображала, что перенеслась в загадочный волшебный край: не в Дублин, где правил Амлаф, и не в Ленстер, где жили мои родители, а… куда-то еще.

На берегах реки росли желтые одуванчики и розовые маргаритки. Только здесь коровы еще не успели уничтожить траву до самых корней. Подойдя ближе, я сорвала несколько маргариток и сплела изящный венок.

Совсем скоро я приметила на горизонте Олафа и его воинов. Моему новому зятю полюбился угон скота, и Ситрик охотно одолжил ему собственного скакуна. Мы хотели, чтобы Олафу и его тысяче воинов было чем развеять скуку, пока мы достраивали стены.

Сегодня, впрочем, Олаф вернулся без нового стада. Возможно, один из окрестных корольков дал его войску отпор, хотя я с трудом представляла, у кого из наших соседей хватило бы на это яиц.

Я не сдвинулась с места и продолжала неотрывно смотреть на реку и свое отражение, увенчанное цветочной короной. Олаф по-прежнему странный. Если он заподозрит, что я отправилась гулять за городскими воротами лишь ради разговора с ним с глазу на глаз, то непременно предпочтет держаться от меня в стороне.

Его воины прошествовали мимо меня к городским воротам, посмеиваясь и переговариваясь. Я побрела в противоположном направлении, не обращая на них внимания. Я сомневалась, что мой план сработает, но тут услышала шелест листвы под лошадиными копытами.

– Здравствуй, Гормлат.

Я подскочила и прижала руку к груди, словно его внезапное появление меня напугало.

Олаф проигнорировал проявление женской беззащитности. Вместо этого он спрыгнул с коня и подвел его к реке. Я молчала, чтобы не мешать Олафу притворяться, что сюда его привело исключительно пересохшее горло скакуна.

– Ситрик упоминал, что ты отправился угонять скот. Не ожидала встретить тебя сегодня.

– Я только что вернулся.

– Правда? – Я огляделась по сторонам. – Тогда где же скот?

– В этот раз я ничего не угнал. – Закусив губу, Олаф разглядывая свое отражение, дрожащее на поверхности реки. – Случилось кое-что странное.

– Во время угона скота? – фыркнула я. – Что-то не верится.

– Правда? А ты думаешь, что все самое интересное всегда происходит в городских стенах?

Я опустила взгляд, чтобы тоже посмотреть на его отражение. По воде бежала рябь, и татуировки Олафа казались размытыми синими пятнами, но его пронзительные голубые глаза неотрывно смотрели на меня.

– Нет, – ответила я. – Пожалуй, ты прав.

Олаф фыркнул и погладил бока коня, нашептывая ему на ухо.

– Так расскажи, что случилось, – попросила я с еле заметной улыбкой. – А я решу, насколько это странно.

Он кивнул, тихонько посмеиваясь: скорее над собой, чем надо мной.

– Я угнал стадо у молодого фермера, живущего за этими холмами, а потом – еще два стада там, за рекой. – Он ткнул пальцем на восток, в сторону Ленстера. – Когда мы возвращались, меня отыскал первый фермер и взмолился, чтобы я вернул его стадо.

– Глупец, – фыркнула я.

– Возможно, – отозвался Олаф. – Но иногда храбрость нужно вознаграждать, и я согласился вернуть его скот.

Я присела на траву и нежно рассмеялась:

– Твое сердце добрее моего.

– Смейся сколько хочешь, но я говорю тебе: так рассудила судьба. Ведь именно тогда и произошло то, что показалось мне невероятным. Фермер свистом позвал пса – здоровенного могучего зверя с длинными ногами и узкой челюстью. Я не сомневался, что зверь распугает весь скот, но этого не случилось. Он подбежал и отогнал коров своего хозяина от двух других стад, которые мы угнали. И я знал, что пес ни разу не ошибся, потому что коровы того фермера были помечены одним и тем же клеймом на боку. Я никогда не видел такой смышленой собаки.

Рассказывая, Олаф, обычно казавшийся сдержанным и суровым, выглядел очарованным и ошеломленным. Какой же странный этот норвежец. Красивые женщины, золотые украшения и пышногривые лошади Дублина не произвели на него никакого впечатления, зато он заинтересовался сообразительным псом.

– Ирландские волкодавы – самые умные собаки на свете, – заметила я. – Неужели ты раньше никогда о них не слышал?

– Слышал, – кивнул Олаф, – да только не верил. Я тут же сказал фермеру, что отдам ему все три стада за этого пса.

Я смогла только озадаченно улыбнуться.

– Теперь ты меня считаешь глупцом?

– Зависит от того, сколько коров ты отдал, – ответила я, пожав плечами.

– Восемьдесят.

– За одну собаку? Ты мог купить такую за сорок.

Олаф беззаботно улыбнулся:

– Но я хотел именно ту собаку и заплатил цену, назначенную ее хозяином. Мне не на что жаловаться.

– Как скажешь.

Я постаралась, чтобы в моих словах не прозвучала насмешка. Олафу не нравилось, когда над ним потешались, да и, справедливости ради, его сделка не столь уж и смехотворна. На обучение таких псов уходили годы, и