речи они отвечали с вежливым восторгом, в частных разговорах многие бароны уклонялись от принятия обязательств. Аббат Сугерий открыто заявил, что Франция нуждается в Людовике больше, чем Святая земля, а поход, хотя и с благими намерениями, продуман плохо.

Людовик пришел в ярость. В уединении покоев он рыдал, пинал мебель и метался по комнате, как обиженный ребенок.

– Почему они ничего не понимают? – бушевал он. – Почему не следуют за мной? Разве я не дал им все?

Алиенора с раздражением выслушивала его стоны. Она тоже была разочарована ответом, но не удивлена. Это все равно что погонять скот. Нужно постоянно подгонять животных, чтобы они двигались, и щелкать кнутом по пяткам, когда на дороге попадалось препятствие.

– Дай им время привыкнуть к этой идее, – сказала она. – Многие изменят свое мнение, когда весна начнет согревать их кровь. Мы еще не слышали решения папы. Ты посеял семена сегодня, в праздник Рождества Христова. Теперь дай всем время подумать, а потом обратись к ним во дни Его распятия и воскрешения.

Людовик разжал кулаки и тяжело выдохнул.

– Когда я думаю о том, как они отказались от меня…

– Если потратить время на уговоры и подготовку, оно не пройдет зря, – сказала она. – А Сугерий просто стареет. Он не хочет отпускать тебя из Франции, но это его слабость, а не твоя.

– Я все решил и поеду, несмотря ни на какие возражения.

На лице Людовика появилось упрямое выражение, которое она так хорошо знала.

Алиенора в задумчивости присоединилась к своим дамам. Они танцевали под музыку и уговорили молодых рыцарей составить им компанию. Среди них был и Рауль, который смеялся и флиртовал, как обычно. Петронилла осталась в Аррасе, потому что вскоре ожидала рождения их второго ребенка.

Поймав взгляд Алиеноры, он извинился перед дамами и подошел к ней.

– Развлекаетесь в отсутствие жены, мессир, – заметила она.

Рауль пожал плечами.

– Это всего лишь танцы.

– И что око не видит, о том сердце не скорбит?

– Я бы никогда не сделал ничего, чтобы огорчить Петрониллу.

– Мне приятно это слышать, потому что в противном случае пришлось бы вырезать вам сердце и ту часть тела, которая нанесла оскорбление.

– Ваша сестра вполне способна сделать это без посторонней помощи, – язвительно сообщил он, а затем сложил руки на груди. – Вы хотели поговорить со мной не только для того, чтобы приказать держаться подальше от других женщин?

Она одарила его натянутой улыбкой.

– Я хочу, чтобы вы использовали свои таланты и были убедительны в ином деле. Необходимо поколебать мнение тех, кто не желает откликнуться на призыв короля к спасению Эдессы.

Он весело взглянул на нее.

– Даже если я и сам из таких?

– Очень сомневаюсь, – ответила она. – Вы достаточно проницательны и амбициозны, чтобы все просчитать. Учитывая ваши годы, вы, возможно, предпочтете остаться во Франции со всеми вытекающими отсюда преимуществами.

Он продолжал смотреть на нее весело, но в то же время настороженно.

– Вы очень хотите, чтобы этот поход удался. Я понимаю ваше желание помочь дяде. Вы говорите, что то, что не видит глаз, не печалит сердце, но, возможно, это верно и в вашем случае. Разве вас не беспокоит, что ваш муж будет отсутствовать не менее двух лет и подвергаться большой опасности?

– Вы правы, меня это беспокоит, и поэтому я хочу, чтобы у него было большое войско, хорошая поддержка и обоз, – ответила она. – Он отправится в путь в любом случае, но я бы предпочла, чтобы его поддерживали все группы придворных, ведь как иначе он поможет моему дяде и сделает все, что необходимо?

– И в чем будет моя выгода?

– Я думаю, вы прекрасно знаете ответ, мессир. Королю нужны надежные помощники для управления Францией на время его отсутствия.

– Помощники – но кому? – уточнил он.

Алиенора улыбнулась и протянула ему руку.

– Давайте потанцуем и поговорим.

Рауль тихонько засмеялся.

– Думаю, сейчас я в большей опасности, чем минуту назад, – сказал он, ведя ее в круг.

Через неделю после того, как приглашенные на Рождество придворные разъехались, из Рима пришло известие, что папа призвал Францию и все христианские страны собрать армию и отправиться на помощь Эдессе. Людовик был вне себя от ярости.

– Если бы новость пришла на прошлой неделе, я бы получил поддержку папы, – прорычал он.

Алиенора подняла глаза от письма, которое она писала одному из своих вассалов.

– Это прибавит тебе веса для призыва на Пасху. Рождество – великое событие, но Пасха будет еще более славной; и если ты отправишься в Крестовый поход, то поведешь за собой и других. Теперь, когда свое слово сказал Рим, многие передумают. Попроси папу прислать Бернарда Клервоского, чтобы он прочел проповедь на Пасху. Он славится ораторским искусством.

Пусть Алиенора искренне не любила аббата Бернарда, однако она уважала его способность доводить толпу до исступления.

– Монахам запрещено проповедовать за пределами своих монастырей, – сказал Людовик, но щеки его порозовели.

Алиенора фыркнула.

– С каких пор это беспокоит Бернарда Клервоского? Он может проповедовать смирение, бесконечно говорить о грехе гордыни в других, но на самом деле он любит, чтобы его слушали и слышали, – как и другие.

– Ты не должна так говорить о таком святом человеке, – укорил ее Людовик.

– Он, конечно, святее тебя, – ответила она. – Но дело не в этом. Когда двор соберется на Пасху в аббатство Везле, нужно позаботиться о том, чтобы было кому всколыхнуть людские души. Я напишу тетушке Агнессе в Сент и монахиням в Фонтевро и попрошу вышить кресты, которые будут раздавать всем, кто пойдет в Крестовый поход.

– Прекрасная мысль. – Людовик подошел и положил руки ей на плечи. Жест вышел почти нежным.

Алиенора едва не отпрянула. Если у нее и возникали прекрасные мысли, то только потому, что чем большей поддержкой она сможет заручиться ради своего дяди Раймунда в Антиохии, тем лучше, а если Людовик благополучно уедет по крайней мере на два года, Франция будет принадлежать ей.

Алиенора смотрела, как Петронилла нежно купает новорожденного сына в медном тазу перед камином, и старалась не поддаваться зависти. Вот ее сестра, отлученная от церкви и отвергнутая всеми, все же произвела на свет здорового мальчика, в то время как у них с Людовиком была только Мария. Она дважды завлекла мужа в свою постель в январе, но кровотечение пришло как обычно, и после этого весь Великий пост он не входил в ее спальню, потому что это противоречило церковным устоям. Большую часть времени он проводил либо в Нотр-Даме или Сен-Дени в молитвах, либо готовился к пасхальному