– этого ты никак не ожидаешь.

Очевидно, Нив была «ортопедом днем, поэтом ночью». Родилась в Галуэе. Жила в Дублине. Тридцать три. Всего тридцать три. На одной фотографии она ласкает Кита. Под фото – комментарий: Кит – любовь всей ее жизни.

Нет ни одного снимка, на котором она выглядит больной. Наверное, потому что недолго болела.

Вот она с глиняной пивной кружкой в Берлине, подняла большой палец перед камерой. На другом фото – в платье с цветочным узором, волосы зачесаны наверх, голову склонила набок. Подпись: «Свадьба Тэры и Терри». Она с чьим-то ребенком на руках, ее губы прижаты к пухлой щечке малыша. Подпись: «Руперт уже любит свою тетю Нив!» За обеденным столом у кого-то в гостях, комментарий: «Прежде чем мы набросимся на еду». Компания улыбающихся людей позирует вокруг блюда с кебабами.

Почему нигде нет Лукаса? Он ненавидит камеру? Полагаю, камера вряд ли ненавидела бы его.

Погодите, вот он! У меня перехватывает дыхание, когда я вижу фото Лукаса в неофициальной обстановке, не на работе. Это нелепо, учитывая, что он мне никто, да и я ему тоже.

Он смотрит в объектив, положив руку на спинку дивана. Судя по слегка устаревшей плюшевой обивке персикового цвета, это дом родителей или даже дедушки с бабушкой. Рядом с Лукасом сидит Нив, нога на ногу, в полосатом топе и джинсах, с сияющей улыбкой. На лице Лукаса написано вежливое согласие, однако также читается затаенная обида. У меня возникает своеобразное ощущение телепатии, которая была между ним и мною в восемнадцать лет. Тогда я чувствовала, что могу читать его мысли. Ха, ничего-то ты не могла, – напоминаю я себе.

Господи, какой он потрясающий! Меня чуть ли не раздражает, что это я первая заметила светящуюся белизну его кожи, чернильную черноту волос, пристальный взгляд. Мальчик, которого я когда-то любила, стал Кумиром, а мой статус Главной Фанатки теперь затерялся в море восторженного поклонения.

Наверное, когда он вдруг овдовел и его окутал флер трагедии, ему пришлось покинуть Ирландию из-за толп поклонниц.

В свете ужасной потери Лукаса я полностью пересматриваю свой взгляд на его поведение. Подумать только, я имела наглость рассуждать о том, что ему не хватает joie de vivre[77]. Меня чуть ли не физически корчит от стыда.

Когда я читаю о Нив, полной жизни и популярной, в свете очей Лукаса, ушедшей из его жизни, у меня возникает какое-то неестественное чувство. Что-то странное, неблагородное, иррациональное и мерзкое. И в конце концов я признаюсь себе.

Я ревную к ней.

24

Эстер, ты не говорила маме и Д. о стендап-шоу Робина, не так ли?

Нет! С какой стати?

Они меня вызвали на «кофе и пирог», и мама не говорит зачем. Это попахивает «Пара-Слов-Кое-О-Чем». Д. х

Ну, я тут ни при чем. Я сказала им, что ты действительно хорошо пишешь, так что, возможно, они хотят тебя поздравить.

ХА-ХА-ХА-ХА! ДЕРЖИ КАРМАН ШИРЕ! Х

Я кладу телефон в карман и включаю низкий уровень тревоги. Мама достаточно меня достает, но она никогда не бывает лаконичной и загадочной.

Джеффри в куртке цвета хаки переходит через дорогу и приближается ко мне. Его решительное выражение лица не сулит ничего хорошего.

– Привет! Где мама? – осторожно осведомляюсь я. Я не надеюсь на ответ: «Просто паркуется», зная, что Джеффри никогда не позволит женщине сесть за руль.

– Она не придет, – отвечает он как-то неуверенно.

– О, она плохо себя чувствует?

– Легкая метеозависимость, – отвечает Джеффри.

О господи, они поссорились? Тогда почему не отменили встречу? У меня опускаются плечи от предстоящей перспективы. Светское мероприятие наедине с Джеффри! Я надеялась ни разу в жизни не испытать этого. Неохотно следую за ним в кафе, стараясь не выдать мыслей невольной гримасой.

Он бренчит мелочью в кармане и обозревает витрину с выпечкой.

– Что возьмем? Эти маленькие тарталетки с киви выглядят аппетитными. Или, может быть, французский рожок?

– Гм-м… – Мне совсем не хочется есть. Да и кто бы успел проголодаться к чаю в полдень? Но я чувствую, что должна из вежливости попросить сдобную булочку к кофе.

– Я просто выпью чашечку чая, – говорит Джеффри после меня. Великолепно.

Он стучит костяшками пальцев о стеклянную витрину, и наконец измотанная официантка смотрит на него и объясняет, что тут обслуживание за столиками. У Джеффри особая манера поведения с незнакомцами: он не груб, но всегда чуть резче, чем следует. Я морщусь от смущения. Несомненно, он с треском провалил бы Тест Официанта.

Мы проходим мимо мужчины шестидесяти с лишним лет, который читает газету и ест пирог с яичным заварным кремом. Это заставляет меня вспомнить наши прогулки с папой. Я сразу же гоню прочь эту мысль, потому что вместо папы со мной Джеффри. Вселенная искривилась и будет такой вечно. Это все равно что выдергивать нитки из раны, которая никогда не заживает.

Я нахожу свободный столик, и официантка следует за нами. Она расставляет тарелки и чашки с нашим заказом. Я отщипываю крошечный кусочек от моей булочки, стираю с рук шоколад бумажной салфеткой. Как же мне выдержать получасовую беседу с Джеффри?

– Мама показалась доктору?

Джеффри мотает головой и дует на свой чай.

– Я могла бы заскочить, – предлагаю я.

– Нет-нет, в этом нет никакой необходимости. На самом деле она спит. Я уверен, что завтра она будет в полном порядке.

Судя по этому уклончивому ответу, мама вовсе не больна. Либо это заговор двоих, либо Джеффри врет?

– Какие у нее симптомы? – спрашиваю я.

– Расстройство желудка. Это немного личное. Думаю, она бы не поблагодарила меня за то, что я об этом сказал. Пусть мама получит выходной и хоть один день не будет «мамой», а?

В этом весь Джеффри. Естественное беспокойство о маме он трактует как мой эгоизм.

По крайней мере, он не сказал, что она «наткнулась на дверь». Способен ли он на насилие? Нет, он мучитель в умственной сфере.

– Это дает нам шанс обменяться последними новостями, – добавляет он слащавым тоном. И тут я понимаю, что меня обвели вокруг пальца. Я чувствую себя обиженной.

– Как у тебя дела? – спрашивает он.

– Прекрасно. Спасибо, в самом деле все хорошо, – с нажимом произношу я. – А у вас?

– Да так, понемножку. Все еще работаешь в пабе?

Он знает, что работаю.

– Да.

– Там все хорошо, не так ли?

– Хорошо, на самом деле великолепно, – отвечаю я. – Настоящий викторианский паб, но с современным оборудованием. Обожаю такие