одним из распространенных языков. Оставались еще фишки – традиция сообщения с богами посредством сакральных предметов распространилась далеко на юг и достигла берегов Горбатого моря, где располагался град Вускция, – однако их символика была мне незнакома. Волю богов пытались толковать по пригоршне камней, щепок и даже обрывкам ткани. Зачастую этой методикой пользовались шарлатаны и обманщики; все могущественные покровители града Вускции доносили свои послания иначе. Конечно, я мог попросить кого-то из подопечных раздобыть те же щепки, вдвоем мы бы постигли их символику, обучились трактовать. Но тогда всем открылась бы моя исконная, божественная сущность. А Ойссен узнал бы, что я понимаю здешнюю речь, – со всеми вытекающими последствиями.

Зато ничто не мешало мне наблюдать за девой, мысленно определенной мною в жрицы, и за ее пристрастием к камням. Она сортировала их по размерам, цветам и по другим признакам, какие только приходили ей в голову. Наблюдая за ней, я решил, что камни сгодятся на роль фишек. Оставалось только придумать, как воспользоваться ими в понятном нам обоим ключе.

Мне вспомнилось, как северная жрица с первой нашей встречи обучала меня языку, как легко нам давалось общение и к каким величайшим открытиям это привело. Поэтому я избрал довольно незамысловатую, но почти беспроигрышную (смею надеяться!) схему – едва новоявленная жрица выложит три окаменелые раковины в ряд, они слегка подскочат над землей. Буквально самую малость, чтобы привлечь ее внимание и не насторожить остальных.

Дева сию минуту уловила посыл. Повторила попытку с тремя обломками серого гранита – ничего. Три обломка слоистого серо-белого сланца – тщетно. Три камушка с вкраплением окаменелых раковин – скачок. Она пересела в другое место, проделала то же самое. А потом – о, на севере ее почитали бы за мудрейшую жрицу! – потом взглянула на меня и нахмурилась. Еще три окаменелые раковины выпали у нее из рук, ровным рядом легли в пыль. И подпрыгнули.

Дева взволнованным шепотом поделилась открытием с подругой: стоит ли доверять неведомому богу, вызывающему ее на разговор? Уж не обращается ли к ней валун? Но как такое возможно, если он всего лишь богоизреченный камень? А вдруг под видом бога скрывается враг? Не секрет, что взаимодействовать с богами опасно, а подруги даже не ведают, с кем имеют дело! Потолковав между собою, они решили спросить меня напрямую (очевидно, задавать вопросы через сакралы было занятием обыденным); три окаменелые раковины будут означать «да», а три обломка гранита – «нет». Разумеется, я ответил. Нет, я не причиню им вреда. Да, к ним взывает Жернов – так меня нарекли. Да, я здесь, чтобы помочь граду Вускции. Нет, я не пособник Ворона.

– Мы придумали игру! – радостно поведала подруга жрицы вознице с тачкой намолотой еды, застигшему их за странным занятием. – У кого выпали три одинаковых камушка, тот и победил.

С этими словами она бросила пригоршню камней на землю.

– Ох, не получилось. Твоя очередь, Сьят!

Возница сокрушенно вздохнул, бормоча что-то про женскую глупость.

– Отстань от них, – велела другая моя подопечная, постарше. – Они работают в поте лица, ну а коли им охота порезвиться, беды в том нет. Девицы хоть не пакостят, в отличие от многих.

– Твоя правда. Уж не серчайте на меня, – повинился возница.

Подруги заулыбались – даже Сьят, редко дарившая улыбки посторонним, – и заверили, что не в обиде. А возница впредь помалкивал.

Вот так, украдкой, довольствуясь односложными «да» или «нет», мы беседовали со жрицей, не вызывая подозрений у Ойссена.

С величайшей осторожностью я странствовал по городу – передвигался медленно, наблюдал, ловил слова, стараясь не касаться ничего, что привлекло бы внимание богов, включая северных. Послушал, о чем говорит между собою простой люд – как разительно отличалась здешняя жизнь от той, что велась в становище! Я никогда не ступал на территорию богов града Вускции, однако сосредоточенно внимал всему, что говорит их челядь на улице; особенно меня интересовали приспешники Ойссена. Впрочем, постичь все его знания о человеческом теле не удалось, а потому даже по сей день врачевание дается мне с огромным трудом. Мириада не ошиблась, здешние боги строго блюли свои тайны, с войною их скрытность только возросла, тем более противник вольготно чувствовал себя в облике птицы, и всякая чайка, кружившая над гаванью, могла оказаться соглядатаем.

В порту, под покровом тьмы, местные мастерили лодки и плоты, ради них на слом шли жилые дома: деревья близ града вырубили, к берегу редко причаливали корабли, а уж тем паче корабли, груженные древесиной. Наскоро сколоченные лодки получались хлипкими и служили лишь для отвлечения внимания: пока Ворон препятствовал им, боги града Вускции атаковали иными средствами, мне доподлинно неведомыми, но легко угадываемыми. Через пролив, у порта Вастаи, стояли на якоре такие же суда и царил полный штиль. Меня тянуло подобраться поближе и разведать самому, однако боги града Вускции наверняка проделали этот маневр, меня же занимал не столько исход войны, сколько осознание, что в случае победы местных богов мне будет легче воротиться в родной край, чего я так жаждал. Существуй простой и безопасный способ перенестись на любимый холм, я бы воспользовался им незамедлительно, оставив здешних покровителей воевать с Вороном без моего участия.

Чем больше я размышлял над якобы надежным способом вверить свое могущество Ойссену, тем меньше доверия он внушал, еще меньше нравилось мне отсутствие малых богов, коих, по словам Мириады, здесь водилось в избытке. Внимая люду по ту сторону стены, я перебирал варианты, как принять сомнительное предложение, обезопасив при этом себя.

В свой очередной визит Ойссен услыхал от меня такие речи:

– Я согласен изречь следующее: доколе вращаюсь, я обязуюсь исполнять волю всякого, кто вертит меня при условии, что воля эта не будет содержать вещей неисполнимых или парадоксальных. Крутильщик должен четко и ясно изложить свое намерение и не требовать сверх дозволенного.

– Мое изречение звучало иначе, – отвечал Ойссен.

Пес не потрудился сесть или растянуться в пыли и опустил уши.

– Оно мне не по душе, – откликнулся я.

Уши врачевателя вновь встали торчком – подозреваю, наигранно.

– Ты хорошо подумал? Ведь так даже последний сброд (пес говорил о моих приспешницах) заставит тебя исполнять их желания, бесконечные, смею уверить, желания, доколе они осуществимы.

– Это тебя тревожит? – осведомился я, хотя в действительности учел такой вариант. – Их желания – мелочь в сравнении с тем, что на твоих условиях я могу лишиться солидной части своего могущества – если не всего целиком, – и неизвестно, во что ты его употребишь.