Ноктис промолчал, не найдясь с достойным ответом. Он давно смирился с тем, что не имел ни достаточных умений, ни желания закапываться в политику и все её мелкие, порой раздражавшие, составляющие. Проще было жить своей жизнью, в которую то и дело ввинчивались поручения от хозяина.

3.

– Это уму непостижимо.

– Чем он вообще думает?

Разговоры не утихали последние минут десять. На деле для того, чтобы понять, что что-то не так в вопросе власти и Первородных, не было необходимости идти разыскивать Айорга и некоторое время стоять вне зоны его видимости, чтобы получить один шанс на сотню подслушать нужную информацию – можно было просто посидеть в общем зале и затихнуть. Окружающие очень быстро расслаблялись, если кто бы то ни было рядом с ними начинал больше находить на предмет интерьера, чем на живое существо.

Двор никогда не был столь солидарен в своих эмоциях и мыслях. Лишь крепче эта связь стала, когда в общий же зал, ни капли не стесняясь, вплыли сверкавшие золотом украшений и яркостью одежд Первородные. Окинули всех надменными и в то же время снисходительными – и как всегда умудрялись делать – взглядами и чинно отошли в сторону. Как можно ближе к тем дверям, через которые Владыка должен был пройти в небольшой коридорчик, а оттуда – на внутридворцовую площадь, клином разрезавшую территорию садов, где ждал народ. Не будь у дверей стражи, святое семейство попыталось бы выскочить вперёд правителя, все ещё не явившегося.

Главы ведомств и даже Эммерих с Каджаром не скрывали своего недовольства. За то время, что в помещении были Первородные, Айорга назвали самыми последними словами, приписали ему сумасшествие, самодурство и кумовство с попыткой «выкупить» себе поддержку Пантеона разрешением этому же Пантеону явиться ко двору.

– Вот только попомните мои слова,– сказал Сонрэ, с которым Самаэль был неожиданно солидарен,– змея всегда останется змеёй.

Василиск сделал вид, что не заметил этого откровенного плевка в свою сторону. Короля богов многие сравнивали с рептилией, холодной и в меру безразличной ко всему, пока не приходил голод, и он не слишком обижался – сравнивали не прихожане. Те, кто шёл в Пантеон за благословением, мнили его богом, а уж рептилия, не рептилия.. Каждому своё.

На Самаэля тоже смотрели без одобрения, полагая его главным сообщником регента во всех делах. Он в свою очередь не спешил лишний раз утруждать себя и напоминать, что вырос в военной семье, где религия была чем-то сторонним и недостойным: молитвы не спасут тебя, когда навстречу несётся вражеская конница, не помогут вовремя обнаружить вражеского лазутчика и не поспособствуют скорейшему окончанию войны.

В какой-то момент просто сидеть и ничего не делать стало неуютно. Совесть в нём вдруг не взыграла, намекая на необходимость поучаствовать в общем ворчании – скорее, чувство внешнего комфорта пошло трещинами из-за не самого приятного взгляда со стороны. Самаэль вынужден был отвлечься от собственных мыслей и, не меняя положения, бегло осмотрел присутствующих. Виновник, а точнее виновница нарушения единоличной идиллии нашлась почти сразу, и это была одна из Первородных.

Святое семейство всегда представлялось прекрасными до рези в глазах, светлыми и слепяще благородными, но, если присматриваться к ним, перечисленными качествами обладал только Василиск – и то при желании. Король богов был в меру привлекателен лицом и умел этим пользоваться, а остальные…

Первородную Норию можно было отличить сразу, похожую на бледное пятно в общей компании ярких в сравнении родственников. У неё были мышиного цвета волосы, в которых самым выделяющимся была небольшая корона, сплетённая из тонких золотых прутьев и тянувшаяся вверх тонкими рядами зубчиков. Не блёклая даже, нет – расплывчатая. До тошноты неконкретная, не запоминавшаяся. Бельмо, которое на светлом глазу и увидишь не сразу.

Крокум – его можно было признать по исключительно золотистым оттенкам в одеждах – напоминал солдафона, не знавшего в жизни ничего, кроме меча, а потом вдруг закинутого в религию, дипломатию и сопутствующие вещи. Ему когда-то давно сказали запомнить, что он на правах Первородного может командовать всеми и вся, а большему обучать не стали.

Шумер смотрел по сторонам с крайне недовольной миной, но тут, по рассказам Айорга, дело было не в конкретных моментах, а в характере в принципе: этот не любил всех одинаково. Даже прихожанам не стремился улыбаться, с трудом давя из себя подобие дружелюбного оскала, когда Василиск заставлял выйти к народу.

Про кого Самаэль каким-то чудом не знал толком ничего, так это про конкретный источник своих неудобств. Старшая из двух женщин в святом семействе, Санбика – и это было единственное, на что хватило сил додуматься логически. Об остальных мелочах думать не хотелось, но беспокоило то, что эта женщина, высокая, угловатая, с неясного бледно-карминного оттенка рвано стриженными волосами, наблюдала за ним. Один глаз голубой, другой – будто подёрнутый молочной плёнкой, обычное вполне лицо с острыми скулами. В ней не было ничего жуткого или неприятного, но Самаэлю захотелось отвести взгляд.

Ещё хотелось, чтобы что-то заставило отвести глаза её, и в кои-то веки мироздание услышало молитвы: в помещение, на ходу швыряя в руки Элану кроваво-красную мантию, заскочил Айорг.

Первородных он одарил таким взглядом, будто увидел впервые и вообще не ожидал, что нечто подобное наличествует в природе.

Все замерли в ожидании – основная масса надеялась, что регент сейчас отошлёт святое семейство туда, где им было самое место, сами Первородные – что Айорг торжественно всем объявит возвращение старых порядков, при которых вера и политика шли рука об руку в довольно неестественном, если задумываться, тандеме.

– Что?– валакх состроил нечитаемое выражение лица и только повёл бровью.– Я на месте.

Взмахнув руками, он жестами намекнул главам ведомств на необходимость подниматься с мест и заниматься тем, что они неплохо умели. Элан поплёлся вперёд первым, ворча что-то о необходимости подождать принцессу Офру, но его никто не слушал. Эммерих с Каджаром прежде, чем уйти, с недоверием глянули в сторону Самаэля – тот ничего предпринимать не спешил.

– Птица Великая,– вздохнул без пяти минут Владыка, наливая себе вина,– послушай, может стоило свадьбу-

Будто только теперь вспомнив о Первородных, Айорг понял, что надо было тратить оставшуюся пару секунд не на то, чтобы перекинуться с Самаэлем парой фраз. Не вспомнил бы, если бы Санбика не шевельнулась, а Василиск не счёл нужным прокашляться, напоминая о своём присутствии.

Поймав внимание первого тави и Владыки, Первородный улыбнулся.

– Мы всего лишь сочли нужным заметить, что… Рады снова вернуться на своё законное место. И сделать это под руку с вами двумя, конечно.

– Аналогично,– не дал Самаэлю и подумать над ответом Айорг.– Не стоит забывать только, что кроме «нас двух» есть ещё пять человек. Те, которые только что ушли.

– Не думаю, что в них ещё будет надобность,– Василиск расплылся в сиявшей благородством улыбке.