Нью-Йорк возводил таможенные барьеры в отношении Нью-Джерси, Коннектикут бойкотировал Нью-Йорк. Даже внутри штатов шла классовая борьба. Должникам инфляция была на руку, кредиторы ее боялись. На Севере сформировался альянс по торговым и морским интересам, очень мощный, в который вошли представители свободных профессий (как, например, Джон Адамс), а также офицеры ордена Цинцинната. Все эти видные граждане тяготели к аристократии. Они верили в избирательные цензы и желали слияния собственности и власти. В этом отношении патриции Севера имели полное взаимопонимание с плантаторами Юга. Противоположный лагерь составляли фермеры, первопроходцы, радикалы вроде Патрика Генри или Сэмюэла Адамса, а также философы-аграрии, которые, как Джефферсон, считали, что спасение государства заключается в благополучной сельской жизни и всенародном избирательном праве. Эта популистская аграрная партия составляла большинство в законодательных органах многих штатов, а потому не желала слишком явного укрепления центральной власти.

Джордж Вашингтон покидает Нью-Йорк в 1783 году. Литография XIX века

5. В 1786 году мятеж, вспыхнувший среди сельского населения на западе Массачусетса, встревожил «друзей ордена» и в то же время укрепил их в своих намерениях. Обремененные долгами фермеры, недовольные обращением со стороны властей, начали небольшую гражданскую войну. Во главе мятежников, требовавших, чтобы в уплату долгов кредиторы принимали быков и баранов, и протестовавших против продажи арестованного имущества, встал ветеран Банкер-Хилла Дэниел Шейс. За ним последовали тысяча двести простолюдинов, с оружием в руках нападавших на суды, на адвокатов с требованием отмены долгов. Генерал Нокс писал Вашингтону: «Они говорят, что американская собственность была защищена от английских посягательств общими усилиями и поэтому должна отныне считаться общей для всех. Ситуация складывается ужасная и вызывает в Новой Англии опасения у всех, у кого есть принципы и имущество… Наша власть нуждается в переменах и усилении». Перепуганные патриции собрали ополчение, которое подавило мятеж. Но эти события взбудоражили всю страну. «В каждом штате, — писал Вашингтон, — есть запасы горючего, и, чтобы оно вспыхнуло, достаточно одной искры». Мудрецу из Маунт-Вернона больно было видеть, как сияние победившей свободы меркнет под действием подобных беспорядков. «Боже милосердный! — восклицал он. — Кто, кроме тори, мог бы предвидеть такие события и кто, кроме англичанина, мог бы их предсказать?» — «В чем причина этой народной ярости? — задавался вопросом честный Вашингтон. — Что это — результат пропаганды или подлинное недовольство?» — «Прежде всего, — говорили богатые, — надо защитить наши жизни и наше достояние». То же говорили и бедные, когда поднимались на бунт. Джефферсон один оправдывал Шейса. Он не верил, что обозлившиеся на неумолимых кредиторов фермеры — это «опасные анархисты». «Дай-то бог, — писал он, — чтобы у нас никогда не проходило двадцати лет без бунта!» Ибо Томас Джефферсон, со своей страстью к парадоксам, любил говаривать, что Древо Свободы необходимо время от времени освежать, поливая его кровью патриотов и тиранов.

6. Однако дела в эти трудные годы шли не так уж плохо. Страна была сказочно богата, ущерб от войны — ничтожен, кроме того, оставалась масса добра, которое предстояло поделить. Прежде всего, это были королевские владения и земли за Аллеганскими горами, которые Англия когда-то выделила под резервацию; затем арендная плата, выплачивавшаяся раньше владельцам колоний или британской короне, — сто тысяч долларов в год; потом имущество тори, стоившее сорок миллионов долларов; упраздненные за время революции майораты. Благоденствие было не за горами. Но американцы послевоенного периода не видели ничего, кроме своих бед, и страдали от этого. Они были раздражительны и полны обид. К примеру, договор предусматривал немедленную эвакуацию англичан с уступленных территорий. На побережье она была проведена, но не в регионе постов на реке Огайо. Почему? По тысяче официальных причин. Истинная же заключалась в том, что английские торговцы из Канады неохотно отказывались от торговли пушниной. В то же время американские фермеры с Запада, которым необходимо было доставлять свою продукцию на рынки, неизбежно сталкивались либо с англичанами (если собирались использовать путь через озера и реку Святого Лаврентия), либо с испанцами (если выбирали путь через Миссисипи). Они задыхались и только и мечтали, что вышвырнуть с континента всех этих чужеземцев.

Мятеж в Массачусетсе под предводительством Дэниела Шейса в 1786 году. Литография конца XIX века

7. В сущности, желания колонистов были просты. На Востоке они стремились изолироваться от Европейского континента, на Западе — свободно расширять свои владения на континенте Американском. Но эти желания вступали в противоречие. Как изолироваться от Европы при необходимости ввозить и вывозить товары? Как расширять владения в Америке, не договариваясь с Англией и Испанией? И как договориться с Англией, не отказываясь от договора о союзничестве с Францией? Послевоенным англофилам, таким как Джон Джей и Джон Адамс, этот договор был в тягость. В один прекрасный день он мог впутать их в борьбу, не имеющую к ним никакого отношения. «Нашим главным принципом, — говорил Джон Адамс, — должен быть строгий нейтралитет и невмешательство в будущем в какие бы то ни было европейские войны». Если, к несчастью, возникнет необходимость выйти из этого нейтралитета, то, по крайней мере, не в пользу Франции! Франкофобия Адамса была связана с его темпераментом, что касается Джея, потомка гугенотов, он не мог простить французам отмены Нантского эдикта и в ветхозаветном стиле наказывал детей в третьем и даже четвертом поколении за беззаконие их предков.

8. Когда Джон Адамс в качестве посланника Соединенных Штатов явился в Лондон и был официально принят королем, он сказал с волнением, что надеется на восстановление «старого доброго согласия и старого доброго юмора» в отношениях двух стран, связанных между собой кровью, языком и религией. Король пошутил относительно чувств, которые тот испытывал к своей союзнице Франции. «Должен признаться вашему величеству, — сказал Адамс, — что я не испытываю привязанности ни к одной стране, кроме моей собственной». Георг III ответил: «Честный человек не может иначе». Но если, пребывая во Франции, Джон Адамс ненавидел французов, оказавшись в Англии, он очень скоро возненавидел англичан, которые вели себя с ним крайне неуважительно. «Посол Америки! О боже! Что за странное словосочетание!» — писали английские газеты. Британские административные органы с презрением относились к конгрессу и считали, что он не может действовать от имени всех штатов. «Вам понадобится тринадцать послов», — с иронией говорили Адамсу в британском министерстве иностранных дел. Англичане не простили американцам бунта и обращались с ними с оскорбительно подчеркнутой вежливостью. Это было бестактно и неуместно, поскольку обе страны связывало такое множество уз, что Англия с легкостью и большой выгодой для себя могла бы завоевать сердце Америки. Но гордыня часто берет верх над мудростью и даже над выгодой.

9. Одной из труднейших проблем стал для Конфедерации раздел гигантской территории, протянувшейся на западе между Аллеганскими горами