Подчеркивание Ельциным обретения Россией независимости сосуществовало в его политической риторике с либеральным определением народа, которому будут служить эти институты. Он избегал ностальгических, шовинистических, имперских и этнических обозначений характера государства и вместо этого поддерживал в России неэтническое определение гражданства. Если его риторика государственного строительства с полным основанием может восприниматься как одобрение гражданских свобод, сильной исполнительной власти и плебисцитарной ответственности, то его подход к российской государственности можно охарактеризовать как либеральное, неэтническое строительство нации.

Риторика Ельцина на этот счет была последовательной как во время борьбы с Горбачевым, так и в последующий период его правления. Он обращался к этому вопросу с позиций, резко контрастирующих со взглядами на российскую политику как националистов, так и империалистических реваншистов. В своих выступлениях понятию «Русь» он предпочитал «Россию». Он последовательно ссылался на российские, а не на русские государственные интересы. Он называл граждан России россиянами, а не русскими. Он называл людей народом, а не нацией (термин, используемый в основном крайними националистами).

Следствием такого выбора лексики стало постоянное подчеркивание Ельциным многонационального характера Российской Федерации. Когда он имел в виду секуляризованное образование «российский народ», он ссылался на «интересы народов Российского государства»[201]. Ельцин предостерегал от любой политики, которая может разжечь межэтническую рознь, и часто предупреждал о необходимости построения такого политического порядка, в котором чувствовали бы себя представленными все народы страны[202]. В этой связи он категорически отказался от российского имперского наследия и отверг понятие тирании этнического большинства: «Российская государственность, выбравшая демократию и свободу, никогда не будет империей с разделением на большого и малых братьев; только равные среди равных»[203]. Он утверждал, что этнические меньшинства в России и входящих в ее состав республиках обладают собственными законами, которые Москва обязана уважать[204]. Одним из приоритетов, которые он провозгласил общенациональной телеаудитории, было возрождение традиционных ценностей всех народов России и развитие их культур[205]. Позже он заявил, что государство не должно посягать на духовную и культурную специфику наций внутри России. На деле это государство обязано содействовать сохранению родного языка, культуры и традиций народов России. Однако для того, чтобы его не обвиняли в игнорировании чаяний крупнейшей этнической группы в Российской Федерации, он добавил: «Это в полной мере относится и к русскому народу»[206].

Ельцин также отвергал притязания своих оппонентов на историю России. Он настаивал на том, что исторические традиции России необязательно противоречат новым ценностям свободы и демократии, ссылаясь на демократические эксперименты в российской истории как на традиции, которые необходимо возродить. В конце XIX – начале XX века, по его словам, Россия уверенно модернизировалась; она двигалась к рынку и демократии, а ее культура решительно отстаивала общечеловеческие ценности, естественным образом сохраняя национальные особенности. Поэтому тем более странно слышать обвинения в предательстве наших национальных традиций[207].

В представлении Ельцина Россия как нация была травмированной страной с неуловимым духовным чувством единства, основанного на географии, истории и в высшей степени многонациональном составе ее граждан[208]. Он видел в этих особенностях ее сильные стороны, которые необходимо задействовать, чтобы залечить раны прошлого и построить возрожденную, но при этом новую нацию. Он призывал к патриотизму и гордости, но предостерегал от шовинизма и реваншизма[209]. Он организовал реставрацию Кремля, чтобы восстановить объединяющие исторические символы государственности[210]. Он допускал, что Русская православная церковь может сыграть определенную роль, содействуя объединению России, но не занимая при этом какое-либо исключительное место и не пробуждая враждебные чувства по отношению к другим религиям[211].

У Ельцина эта концепция сочеталась с часто высказываемыми им представлениями о гражданском политическом строе. В его выступлениях российский народ изображался как совокупность людей, которые обладают демократическими правами, вытекающими из универсальных принципов прав человека: «Ни коммунистическая партия, ни нация, ни какая-либо другая партия, а сам человек является высшей ценностью»[212]. В феврале 1992 года он заявил в ООН о своем намерении отказаться от всех государственнических и основанных на принуждении коллективистских идеологий в пользу «прав и свобод человека, включая политические и гражданские права, достойные социально-экономические и экологические условия жизни людей»[213]. Позже в том же году Ельцин заявил Верховному Совету, что России не нужны новые «-измы»[214], чтобы решить проблемы.

Тем не менее в своих речах Ельцин достаточно расплывчато описывал новый порядок как основанный, помимо процедурной приверженности «демократии» и «правам человека», на некоторых ключевых идеях. В том же обращении к Верховному Совету он определил это как «чувство долга и патриотизм»[215]. А ранее в том же году, защищая свои экономические реформы, Ельцин утверждал, что они совместимы с его собственным «видением патриотизма», взглядом на «единую, обновленную Россию <…>, цивилизованную страну, способную обеспечить высокий уровень жизни и строгое соблюдение прав человека для своих граждан»[216].

Если сопоставить эти риторические утверждения с плебисцитарным подходом Ельцина к исполнительной власти, можно сделать вывод, что он считал пост президента символом, а себя на этом посту – защитником этого гордого многонационального народа. Безусловно, президент должен регулярно отчитываться перед народом и оправдывать его доверие. Он должен уважать законы, ограничивающие свободу действий государства по отношению к своим гражданам. Но в качестве общего символа, как в риторике, так и в конституционных формулировках, Ельцин считал президента олицетворением российского народа. Более того, он считал, что российский народ объединяют его здравый смысл, чувство долга и мягкая связывающая сила демократического патриотизма, а не его этническая принадлежность[217].

Определение границ российской нации и государства

Сразу же после распада СССР возникли две специфические дилеммы, связанные со строительством государства и нации. Одна из них касалась территориальных границ нового Российского государства. Российская Федерация была побочным продуктом советской власти. Границы центральной части Российской империи в 1913 и 1917 годах не были идентичны границам Российской Федерации 1991 года. Корректировки вносились неоднократно, включая (из относительно недавнего) экстравагантную передачу Хрущевым Крыма Украине в 1954 году. Исходя из этого, у конкурирующих политиков имелось множество причин для серьезных разногласий по поводу желательности и возможности нового пересмотра границ Российской Федерации.

Вторая дилемма касалась обязательств Российского государства перед 20–25 миллионами этнических русских, которые проживали в ставших теперь независимыми бывших республиках Советского Союза. Формально они оказались резидентами или гражданами других суверенных государств. Тем не менее, с учетом той роли, которую Москва играла на протяжении как минимум шестидесяти лет в защите их интересов и обеспечении их безопасности, они, казалось, заслуживали со стороны