Если Горбачев в 1988–1989 годах выступил с масштабной программой преобразования Советского Союза, не вызывая при этом системного коллапса, то Ельцину теперь пришлось иметь дело с последствиями коллапса, которому он сам и поспособствовал. Также ему необходимо было выступить со всеобъемлющей программой преобразования новой независимой России в «нормальную», «цивилизованную» страну, то есть страну того типа, достоинства которого он ранее превозносил. Горбачев пытался преобразовать советскую систему на территории СССР; Ельцину теперь пришлось менять эту систему на территории России, причем именно таким образом, чтобы это соответствовало видению, которого он придерживался на своем пути к вершинам. На этом этапе оставалось достаточно места для политического творчества. Личные предпочтения Ельцина могли преобладать – по крайней мере, на данный момент – в процессе принятия им решений по реализации своего видения. Вскоре начнут накапливаться ограничения, по мере того как будет становиться очевидной цена его политических инициатив.

Ельцин как строитель государства

Через несколько недель после неудавшегося августовского путча Ельцин провел встречу с журналистами зарубежных телекомпаний (7 сентября 1991 года), на которой он высказался о своем видении того, какое государство нужно России:

…я думаю, страна сейчас без всяких «-измов». Она не коммунистическая, не социалистическая, не капиталистическая; это страна переходного периода, которая хочет идти по цивилизованному пути, по которому шла и идет Франция, Великобритания, Соединенные Штаты, Япония, Германия, Испания и другие страны. Вот стремление идти именно по этому пути, то есть в сторону декоммунизации всех сторон жизни общества, деидеологизации всех сторон жизни общества, вдохновленные демократией…[188]

Четыре дня спустя, на Совещании по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ), он прибег к более чувствительным образам, говоря, что российская демократия подобна болезненному ребенку, однако главный выбор уже сделан и есть решимость пройти весь путь, поднимаясь по лестнице к цивилизации[189].

Ельцин намеревался подражать западной цивилизации во многих ее особенностях. На пресс-конференции он отметил, что необходимо создать новую президентскую службу и с этой целью его соратники изучают организацию персонала Белого дома в Соединенных Штатах, где эта система просто проработана во всех деталях[190]. Впоследствии он говорил о необходимости создания независимой судебной системы и адвокатуры[191], о политической оппозиции как нормальном явлении[192] и о взаимной критике между исполнительной и законодательной ветвями власти[193], о необходимости введения верховенства закона[194], о желательности позволить Горбачеву уйти в отставку «достойно»[195], о «формировании и развитии гражданского общества», «сильном и едином демократическом федеративном государстве», а также о необходимости реформы государственной службы и искоренения коррупции[196].

Но как этого добиться? Как искоренить коррупцию, организовать надежную государственную службу и укрепить верховенство закона? Как защитить независимость судебной власти? Как создать сильное гражданское общество? И какую именно форму представительной демократии он имел в виду? С какой степенью разделения властей между исполнительной и законодательной ветвями – и с какой критикой себя и своей политики – он готов был согласиться? Как будут распределяться полномочия между федеральной властью и российскими регионами?

Ельцин назвал сильную исполнительную власть предпосылкой для построения нового порядка на руинах старого. Человек, которого раздражало подчиненное положение и который признает, что всегда хотел быть «начальником» [Ельцин 1990:70], был готов извлечь выгоду из своего беспрецедентного политического авторитета, максимально расширив свои полномочия. Таким образом, он потребовал (и получил) от Верховного Совета чрезвычайные полномочия на срок в двенадцать месяцев. Он быстро предпринял шаги, необходимые, чтобы поставить армию и госбезопасность под контроль надежных соратников. Он пригласил бывших коллег из Свердловска руководить своей президентской администрацией[197].

Для Ельцина сильная исполнительная власть виделась чем-то большим, нежели способом максимизировать свою личную политическую безопасность. Он также называл это предпосылкой для сохранения единства России как территориального образования. Так, он объявил, что давление сторонников автономии в регионах будет компенсироваться назначением представителей президента в качестве «глав администрации» в каждом из них. Он на время отложил запланированные новые местные выборы и выборы губернаторов регионов. А когда Чечено-Ингушская Республика провозгласила свою независимость, он попытался применить военную силу для отмены ее решения, хотя парламент этого не допустил[198].

Подход Ельцина к исполнительной власти был основан на плебисците. Осенью 1991 года он не просто потребовал, чтобы парламент своим указом предоставил ему власть, но также отклонил предложение лидеров «Демократической России» продвигать идею президентской партии, предпочтя вместо этого быть президентом «всего народа». Народ дал ему шанс на воскрешение в 1989 году; народ проголосовал за него как президента в июне 1991 года; к народу он обратился в августе 1991 года. Его стратегии построения государства и укрепления авторитета основывались на его способности напрямую мобилизовывать поддержку населения без посредничества партийной политической организации [Shevtsova 1999: 16; Reddaway, Glinski 2001, ch. 6].

Более того, Ельцин позиционировал себя как обладателя уникального набора навыков, необходимых для того, чтобы вывести Россию из трудной ситуации. Характеризуя Горбачева как робкого и склонного к полумерам человека, себя Ельцин изображал «имеющим смелость сделать этот суровый шаг» (то есть разморозить цены)[199]. Его имидж – пример жесткого человека, который сам всего добился и который требует от других, чтобы они были готовы взяться за решение архисложных проблем (которые и сам он был готов решать)[200]. Это был человек действия, изображавший себя революционным героем. После антикоммунистической революции он выглядел человеком, который вылечит Россию от ее болезней, а затем поведет ее по пути к «цивилизации».

Ельцин как строитель нации

Государственное строительство требует формального определения конституционных отношений и создания официальных институтов. Строительство нации, напротив, представляет собой скорее символический процесс привития населению ощущения собственного «мы», основанного на общем восприятии истории и судьбы. Оно обладает также формальным измерением в том смысле, что построение национального государства (в отличие от оппозиционного общественного движения) также влечет за собой конституционное определение границ политического сообщества: что такое «народ» и каковы его права и обязанности как граждан. Например, включает ли он в России, где прежнее понятие «советский народ» больше не применяется, всех жителей Российской Федерации, независимо от их этнической принадлежности, или только лиц русской национальности? Независимо от выбранного определения, каковы будут условия взаимной ответственности народа и государства? Будут ли эти отношения определены в гражданских и процедурных рамках, на основании универсалистских и либерально-демократических концепций ответственности перед людьми, наделенными полномочиями? Или легитимность государства будет основываться на таких более ограниченных и физических критериях, как материальные и символические